Малая Глуша

– А я думал, – мучаясь от неловкости, проговорил он, – вы на дому принимаете… консультируете…

– Зачем на дому? – строго сказала Катюша, подняв реденькие бровки. – Дом – это личное. Дом – это дом…

«Почему мы здесь? – тоскливо спросил он себя. – Что я здесь делаю?»

– Ну, вам, наверное, надо карты разложить? – сказал он почти шепотом. – Или там… ну, может, ладонь вам показать?

– Зачем? – Катюша вновь улыбнулась, на этот раз лукаво, и покачала головой. – Карты – это так, несерьезно. А серьезным людям мне морочить голову ни к чему.

– А!

– Так я слушаю, – сказала Катюша, речь у нее была деловитая, словно он был пациентом на приеме, а она – врачом.

– Уберите его, – сказал Лев Семенович хрипло и оттянул пальцем узел галстука.

Вокруг шумели люди.

– Совсем? – вновь подняла брови Катюша. – То есть – извести его? Этого недоброжелателя вашего?

– Как – совсем? – переспросил Лев Семенович.

– Ну, чтобы умер он, – буднично сказала женщина.

Лев Семенович оглянулся. Никто не обращал на них внимания; сидели, болтали, длинноволосые, в штанах.

– Нет, что вы, зачем? Ничего плохого, ничего… Я ему зла не желаю! Я хотел сказать… Может, переведут его куда-то?

– На повышение? – деловито поинтересовалась Катюша, облизывая ложку.

Господи, господи, во что это такое я влез!

– Нет, – промямлил он, – зачем на повышение. То есть… можно и на повышение. Просто… я бы хотел, чтобы убрали его, ну, отсюда куда-нибудь.

– А вот это нелегко будет, Лев Семенович. – Катюша раскраснелась, сняла куртку и бросила ее на спинку стула. Кофта у нее тоже была мохеровая, пушистая, только не розовая, как беретик, а голубая.

– У него на плече сторож сидит, беду отводит. С таким как справишься? Уже и сигналы снизу были, и ОБХСС приезжала, и проверяли его, и аморалка… все как с гуся вода. Потому как сторож исключительной силы у него. – Катюша ткнула пластиковой трубочкой в компотную вишенку, плавающую среди пузырьков.

– Он страшный человек, – шепотом сказал Лев Семенович, – страшный! У него жена из такой семьи, из такой! Красавица, так он ее… он шантажировал ее, запугал, женился. А могла бы…

– Вовсе нет. – Катюша наконец подцепила вишенку и отправила ее в круглый рот. – Это она.

– Что – она?

– Ну, было у нее на него кое-что. Когда он по молодости, ну там, глупость сделал. Одну. Вот она его и приперла к стенке. Ну, чтобы женился. Еще бы, такого мужика упускать.

– Откуда вы знаете? – Лев Семенович навалился грудью на острую кромку стола, и грудная клетка отозвалась резкой болью. – Вы что, тоже на него собирали?

– Зачем?

Она пожала круглыми плечами. Потом кивнула.

– Хорошо.

– Что – хорошо? – не понял он.

– Я займусь вашей проблемой. – Она кинула ложку в пустую вазочку из-под мороженого.

– У него сам Панаев в друзьях, – уныло сказал Лев Семенович, – они семьями дружат.

– Да, – согласилась Катюша, – это интересно…

И замолчала, водя трубочкой по столу, выводя на скользкой столешнице вроде какие-то водяные линии.

– Пусть он, – Лев Семенович осторожно вдохнул, – пусть он… ну, ему как бы все сходит с рук, может, хотя бы один раз, как-то… Только чтобы без вреда ему.

– Это называется, – назидательно сказала Катюша, – противоречивые условия. Ладно, гарантий не даю, но попробую.

– Я… отблагодарю, – перехваченным горлом сказал Лев Семенович.

– Я человек покладистый, – сказала Катюша, натягивая куртку, – меня просят, а как я откажу? Даже денег не возьму. Так, символически.

Если я сниму с книжки, подумал Лев Семенович, Римма сразу спросит – на что.

– У меня защита на носу, я уже автореферат разослал, отзыв из Гигиены Водного Транспорта, оппоненты, все… Оппоненты его люди. Банкет в ресторане заказать на пятьдесят персон. Он любит, когда его кормят. За чужой счет.

– Я же сказала, чисто символически. Ну… Хотите, прямо сейчас. Рубль.

– Что?

– Рубль. Один.

– Это…

– Чисто символически.

Лев Семенович вынул из бумажника рубль и передвинул его пальцами на сторону Катюши. Рубль почему-то был мокрый, словно он долго возил им по столу. Катюша пальчиком подвинула к себе рубль и улыбнулась. Накрыла денежку ладонью. Потом подняла ладонь и поднялась сама, отодвинув стул. Рубль исчез.

– Хотите, чтобы до праздников? – Она уже шла к выходу, и он заторопился за ней, проталкиваясь меж длинноволосыми к стеклянной двери, на которую оседала морось.

– Да, – сказал он, – только… чтобы защите не помешать, мне в Москву предлагают, в министерство.

– Как сложно все у вас, – почти кокетливо произнесла она, при этом ее голубые кукольные глаза оставались совершенно неподвижны. – И чтобы ему вреда не было, так? И чтобы защитились вы спокойно, и чтобы в ВАКе не зарубили.

Она уже, перебирая полными ножками в коротких сапожках – над голенищами нависала розовая плоть в капроновых чулочках, – торопилась куда-то вниз, по Жуковского, а он еле за ней успевал. Откуда она знает, боже мой?

– А то бывает, защищается человек, все чин чином, а когда работа в ВАК уходит, смотрят – кто руководитель? А, такой-то… а ему буквально вчера выговор по партийной линии за пьяный дебош. Ну, придерживают диссертанта. На всякий случай. Ладно, человек вы хороший, пойду навстречу, чего уж.