Малая Глуша

Он отрезал два куска хлеба и переложил их ломтями сала.

– И огурцов соленых возьмите, – сказал Лебедев. – Анна Васильевна делала. Я сейчас.

Он зашел в дом и вернулся, держа в руках алюминиевую кастрюлю, где плавали крепкие пупырчатые огурцы.

– Все по правилам, с вишневым листом, с чесночком, укропом.

– Спасибо, – сказал он.

– Надо в пакет, – сказал Лебедев, – в пакет целлофановый.

Он выдвинул ящик в шкафчике – приемник снова вздрогнул и захрипел – и вытащил оттуда мятый целлофановый пакет:

– Вот.

Пакет был грязноватый, но он все равно сложил туда огурцы, а хлеб с салом завернул в газету, которую только что прочел Лебедев.

– А Инна заходила? – спросил он. – Она вроде собиралась зайти.

– Заходила, – сказал Лебедев. – Это она молоко принесла.

– Жалко, я бы попрощался. Где ее тетка живет?

– Инны там нет сейчас, – сказал Лебедев.

– Нет?

– Да, она ушла. По делам. Просила передать вам привет.

Какие здесь могут быть дела, подумал он. Корову пасти, что ли?

Он затолкал пакет с едой в наружный карман рюкзака и подумал, что надо все равно заглянуть в сельпо, купить воды. Ему захотелось уйти как можно быстрее, показалось, что из приоткрытой двери лебедевского дома тянет влажной землей, хотя, наверное, это просто отсырели какие-то тряпки, здесь все быстро покрывается плесенью, обрастает паутиной, изгрызается мышами и пачкается мышиным пометом.

Он продел руки в лямки рюкзака, повозил его по спине, укладывая, и сказал:

– Спасибо. Передайте привет Анне Васильевне. И благодарность.

– Обязательно передам, – сказал Лебедев.

У него были старческие мешочки под глазами, пронизанные склеротическими жилками.

Он повернулся и пошел по дорожке, бабочка поднялась с чернобривца и перелетела на одну-единственную в саду розу, нежно-желтую, с розовой сердцевиной. Солнце уже начинало пригревать, грядка с укропом и петрушкой испускала волны запаха, он даже не подозревал, что укроп и петрушка могут так пахнуть. Лебедев за его спиной подкрутил колесико приемника, оттуда донеслась неразборчивая английская речь, потом позывные «Подмосковные вечера».

На дороге вчерашняя пегая курица деловито разгребала лапами сор.

…Перед сельпо была асфальтированная площадка. Мелковатый мужик в ватнике, натужно кряхтя, вытаскивал из «уазика» шершавый, грубо сколоченный ящик. Он, вытянув шею, заглянул в ящик; там маслянисто поблескивали какие-то консервные банки. Тушенка, наверное.

Продавщица в синем сатиновом халате, сосредоточенно шевеля губами, рассматривала накладную.

– Не видите, товар принимаю, – сказала она тут же.

– Я подожду, – сказал он и вышел на крыльцо покурить.

Мимо проехала на велосипеде одетая по-городскому девочка-подросток. На ногах у нее были босоножки на платформе. Прошла женщина с бидоном, потом еще одна – с ведром падалицы. В сельпо никто из них не зашел.

У Лебедева тоже есть велосипед, подумал он. Велосипед складной надо было взять с собой, что ли.

Мужик занес ящик в сельпо и вернулся за следующим. Наконец, «уазик», фыркнув, откатился в сторону, а грузчик присел на пустой ящик перед дверью сельпо и стал разминать «Приму». Он вернулся в магазин; продавщица задумчиво стояла перед полупустыми полками.

– У вас консервы какие-нибудь есть?

– Частик в томате, – сказала продавщица, глядя на него наглыми глазами.

– А тушенка?

– Тушенки нет.

– А что вы, извините, только что принимали?

– А вы кто, ОБХСС? Товар еще распаковать надо. После обеда буду торговать.

Она вышла из-за прилавка и, подойдя к двери, пронзительно крикнула:

– Миша, скажи Федоровне, тушенку привезли минскую. После обеда буду торговать. И Катьке скажи.

– Тогда частик, – сказал он покорно. – Три банки. Послушайте, может, еще что-то есть?

– Печенье хотите? – спросила продавщица.

– Да, две пачки.

– Только развесное.

– Ну, тогда триста граммов. – Он покорился судьбе, наблюдая, как продавщица взвешивает на зеленых весах поломанное печенье, насыпая его большим совком на толстую серую бумагу. – Да, и воду дайте. Минералку.

Продукты он затолкал в рюкзак, а минералку – в наружный карман и вновь сунул руки в лямки. Рюкзак стал заметно тяжелее.

Он вышел из сельпо и пошел к речке, потом – по мосту из двух бетонных плит. Под мостом шумела, уходя в тень, вода глухого буро-зеленого цвета. В воде плыли по течению, не сходя с места, длинные темные водоросли. Ярко-голубая тоненькая стрекоза зависла над водой, резко рванулась вбок, остановилась. Инна, наверное, знает, как она называется, подумал он.

Пресловутая деревенская вежливость – миф, думал он, к чужакам местные были стихийно равнодушны, так могла быть равнодушной вода или растительность.

От речки ощутимо тянуло свежестью.