Темное коридорничество Анны Тимофевны длилось многие лета и пять месяцев, вплоть до юбилея Октября. "Ах", - сказала Анна Тимофевна, но не потому что испугалась тени, осевшей в паутинах, а просто так, от души и общего старческого недомогания. Паутин она не боялась и даже весьма запросто поедала с них пауков. "Представьте, я бледна", - сказала Анна Тимофевна пыльному зеркалу и обнажила челюсть. Она считала себя девушкой, более того, красивой, более того, лесбиянкой. В шкафчике она хранила грязное полотенце, обмылок на банный день, залежалый с позапрошлой осени, маленькое зеркальце и (о чудо!) невероятную, вкусную, пахучую тарелку борща. Анна Тимофевна зевнула, окрестила сальную щеку и прошоркала к шкафчику. Повозив пальцем в борще, она выудила из него сгусток, принюхалась и кинула на пол. Тарелка укрылась полотенцем, дверца хлопнула. "Пора бы уж и Ванечке", - подумалось вдруг Анне Тимофевне, - "Пора бы уж, да". Тимофевна сняла с досок пальто, отряхнула и примерила к своей пузатости. "Hет, не я", - решила она и сложно обдумала аборт. "Хватит и Ванечки", - вздохнула Анна Тимофевна. Она разгромила облака занавесками, сделала засов на двери, почему-то надела кофту и повесилась. По щеке Анны Тимофевны истекал борщ. Паутинка прилипла к струйке и оттянулась к кружеву на потолках.