Малая родина и депортация

Взрослое поколение, начиная с раней весны и заканчива поздней осенью, без звыходных с раннего утра и до позднего вечера работали в колхозе. Весной полевые работы, летом сенокос, осенью хлебоуборка. Только зимой немного напряжение снижалось. Нам детям приходилось во всем помогать взрослям. В горячие дни весной, перед посевными работами, школа освобождала старшие классы от занятий. Вывозили на оборудованных автомобилях к полям, ставили в шеренгу на ширину поля, давали по коробку спичек, и мы цепью шли и сжигали копна соломы, оставшие не использованые после зимы. Таким способом освобождали поля перед вспашкой.

Летом на каникулах помогали на сенокосе, осенью во время хлебоуборки так-же, освобождали от занятий, помогать взрослым на току просеивать зерно, а бурты перелопачивать для того чтобы просушить зерно от влаги, иначе зерно начинало преть и пропадало. Помогали просушеное зерно грузить на автомобили, которые отвозили его на элеватор.

В ранем детстве мы вчетвером любили бегать на конеферму смотреть лошадей. Мы часами могли наблюдать за этими благородными животными, особенно за племенным жеребцом по кличке Буян, восхищаясь им. Кличка подходила ему по его норову, содержали его в конюшне, в отдельной клетке.

Мы всегда ловили момент когда конюх отлучался, и скотников небыло рядом. Пробирались во внутрь конюшни, понаблюдать за Буяном. Рослый, статный, сильный, голова доходила до самого потолка конюшни. Мы же зная его характер, не могли сдержаться, восторжено шептались, перебивая друг друга наблюдая за поведением жеребца и восхищаясь его статью. Услышав небольшой шорох, и наше шептание, Буян настораживался, подымал высоко голову, начинал бить передними копытами о земляной пол, фыркал, глаза наливались кровью. Мы в страхе бежали на перегонки к выходу, зная, что ему ничего не стоит разнести его деревянную клетку. Выбежав наружу радовались, что убежали от него. Зная его норов все равно в следующий раз, пробирались к нему, посмотреть и понаблюдать за ним.

Весной, летом, до поздней осени, коней, быков, (волов), использовали на колхозных работах. На зиму, оставляя небольшое количество коней для нужд в хозяйстве, остальных лошадей отправляли в табун. Табун всю зиму пасся в степи, и самым хорошим пастухом были такие жеребцы как Буян, а в последствии Каратай, потомок Буяна. Табунщики только контролировали, чтобы табун не уходил далеко в степь от деревни.

За зиму кони дичали, поэтому по весне, перед тем как подходило время сельхоз работ, и выгона скота на пастбище, Вылавливали лошадей в табуне. Мальчишки постарше, их по новому объезжали.

Меня удивляет то, что за все время, у нас в колхозе небыло случая, чтобы пропала хоть одна лошадь. Каждый год летом у деревни распологался табор цыган, но и от них небыло воровства, хотя ходили легенды о цыганском конокрадстве.

Наши селяне к цыганам относились дружелюбно. Скорей всего я думаю, потому что в нашей деревне проживали семьи разных национальностей. Они вместе пережили такое страшное военное и после военное время, помогая друг другу выживать.

Мы дети бегали к цыганам. одни несли кусок хлеба, другие кусок сала, или куринное яйцо. За это одна из цыганок гадала нам, а мы наивные верили тому, что она нагадала.

Входные двери домов у нас в селе никто не запирал на замок, щеколду набросят на петлю, вставят щепку и идут, кто на работу, кто в магазин, или по другим делам. Такое доверие было даже к цыганам. Они ходили по селу побиратся, подойдя к дому с закрытой дверью, со вставленой щепкой вместо замка, разворачивались и уходили, не хотели терять к себе доверие. На смену одного табора приходил другой, но воровства небыло. Я предпологаю, что цыгане одного табора передовали другому, чтобы в нашей деревне не шалить, или это все домыслы. Если бы от них было-бы какое то воровство, то я думаю, селяне их близко не подпускали бы к селу.

Сейчас с грустью вспоминаю, как в детстве любил часто уходить далеко в степь. Степь выжженая до желтизны под палящим солнцем, казалась без конца и края, ровная без бугорка, сходившая вдали в горизонте с небом. В детстве была мечта дойти до этого горизонта., казалось что там находится край земли. Я думаю не у одного меня в детстве была такая мечта дойти до горизонта.

Уходя в степь, я ложился на эту выжженую траву, и часами мог слушать как маленькая птичка, жаворонок, взлетевшая из под твоих ног, взвивается все выше и выше, почти до самого солнца. Превращаясь в маленькую точку, зависая часами на одном месте, заливается красивой трелью, и эта трель разносится на всю степь.

– Ваня, Коля, домой! – Это мама вечерами звала нас с братом домой. Мамы уже давно нет с нами, но родной голос мне не забыть никогда. Услышав голос мамы, мы с братом мчались на перегонки домой. Летом вся детвора в деревне бегала босиком, без обуви, подошва наших ступней была такой твердой, что никакая заноза не могла ее проткнуть.

После улицы мама застовляла мыть ноги, кормила ужином, и отправляла спать. Набегавшись за целый день, едва прикоснувшись головой к подушке, мы моментально засыпали.