«Малая война»

Наконец, в высших штабах осеняло (обычно после массы докладных от нижестоящих практических работников) – надо прекращать свободное хождение по лесам. Из архивов извлекались покрытые пылью старые инструкции по применению контрпартизанской тактики егерей, которая испокон веков применялась против всякого рода повстанцев. Специально обученные, тренированные, хорошо вооруженные, набранные из числа следопытов-профессионалов, оперсостава, специалистов тактической и глубинной разведки, профессиональных охотников, спецгруппы садились на партизанские тропы и блокировали передвижение по лесу.

И с этого момента военные действия переносились с правительственных коммуникаций на лесную тропу войны. Они велись тихо, незаметно и коварно. Терпеливые егеря, тренированные на выживаемость в лесу, тщательно замаскированные лохматыми камуфляжами (изобретение тоже незапамятной давности) до поры, до времени вели скрытое наблюдение за всем, что происходило в их зоне ответственности. Внимание обращалось на мельчайшие детали: обнаруженные следы и предметы могли рассказать о многом (в наше время – стреляные гильзы, консервные банки, окурки, старые бинты и т.д.). Становилось известно, кто, когда, из какого населенного пункта ходил в лес, устанавливалось по следам, что он там делал (при этом очень часто находили почтовые ящики-тайники, информация перехватывалась и отправлялась на оперативную обработку). Постепенно вырисовывались маршруты партизанских разведывательно-диверсионных групп, хозяйственные маршруты, нащупывались места дислокаций баз и «маяков». Выявлялись подходы к ним, наличие и расположение сторожевых секрет-постов, порядок смены дежурных нарядов на них, маршруты разводящих, периодичность прохождения блуждающих патрулей вокруг базы (а в наше время – еще и системы сигнализации, обнаружения и предупреждения.

Результаты таких наблюдений давали возможность связи со своей агентурой, работающей внутри партизанской базы. Агент закладывал информацию в тайник, распложенный вблизи базы или даже на ее территории (обычно вблизи мусорной свалки или отхожего места, посещение которых вполне объяснимо), или же на марше, в обусловленном месте. Изъятие такой информации возлагалось на егерей спецгруппы, они же и подстраховывали агента по мере возможности. По рации егерям сообщалась дополнительная информация, полученная оперативным путем из других источников. Знание обстановки давало возможность егерям существенно вредить сопротивлению. Не счесть случаев, когда лазутчики, перебравшись за периметр партизанских секрет-постов, убирали из бесшумного оружия партизанских лидеров. Спецгруппы делали налеты на партизанские склады и базы снабжения. Бывали и нападения на крупные партизанские штабы с удачным уловом захваченных документов (мелкие отряды документацию никогда не ведут в конспиративных целях). Но основной задачей была добыча информации, и спецгруппы работали в потогонном режиме захвата живых людей.

Чаще всего это происходило при движении немногочисленной партизанской группы на разведку, диверсию или хозяйственный промысел. Маскировка под лохматыми камуфляжами делала егерей практически невидимыми. Засада ставилась безукоризненно. Ликвидация лишних и захват во всех возможных и невозможных условиях на тренировках отрабатывались до автоматизма. В плен брали того, кто шел сзади – такие быстрее начинают говорить и их легче «отсечь» от основной группы, идущей спереди. Передних расстреливали из бесшумного оружия или вырезали ножами. Все это делалось мгновенно и бесшумно. На тренировках тщательно отрабатывался мгновенный рывок на захват. А в наше время отрабатывается и захват из автомашины, даже по лесу сейчас мало кто ходит пешком.

Следов при захвате не должно оставаться никаких. Взятого «языка» и трупы убитых бегом оттаскивали в сторону подальше. Убитых зарывали и место захоронения маскировали. Пленного допрашивали тут же. Его трясли, пока он не опомнился от стресса. Оперативник, находившийся в спецгруппе, знал, как это делается. В контрпартизанской войне тоже нет запрещенных приемов. Как правило, захваченный крестьянин начинал говорить. Он знал, что ему надо уцелеть вот здесь и сейчас, чтобы его не убили на месте. Еще проще было с теми, кто отпросился у командира на пару дней побыть дома. Или с теми, кто ушел в село на свадьбу, крестины и т.д. – для крестьян это очень важные события и пропустить их нельзя. Таких отслеживали на краю леса и допрашивали в виду собственного дома. Почти всегда задержанные говорили сразу и подробно. В установленный срок они возвращались на базу, но уже в качестве осведомителей спецслужб. Тех, кто молчал – немало было и таких – отправляли в город. По статистике гестапо, в застенках говорил каждый третий. В НКВД, где не велось такой статистики, говорили все.