Малахит

Берковский был раздосадован. Обсидиан оказался хорошо осведомлен о нападении, и хорошо к нему подготовлен. Подходя к нему с небольшим передовым отрядом, с которым он рассчитывал окончить дело за полчаса, Берковский с неприятным изумлением увидел наглухо задраенные входы-выходы. Мост был поднят. Выходящие в поле окна закрыты дубовыми щитами — за исключением узеньких бойниц. И воинов было явно больше, чем предполагал Алмазник. Он предрекал нескольких владеющих луком слуг, самого Обсидиана да пару — тройку гостей, так что Берковский рассчитывал просто войти во двор с небольшим отрядом, перебить тех, кто окажет сопротивление (что такое десяток застигнутых врасплох мужчин с примитивным оружием против тридцати хорошо вооруженных боевиков?), и принести ребятам воодушевляющие подарочки из подвалов Обсидиана. О местной коллекции камней ходили легенды.

После недолгого размышления Берковский все же решил напасть. Он спешно отправил за подкреплением и пригодным для осады оружием. Но встать пришлось в чистом поле, у всех на виду. Расстояние выбрали безопасное, из расчета дальности полета стрелы или камня из катапульты. Но расчет оказался неверным. В какой-то момент стрела тяжело свистнула у уха Берковского и вошла точно в горло одного из солдат. Берковский выдернул ее из трупа: она была странная, с черным каменным наконечником, и летела чересчур далеко — вопреки всем законам физики.

Ребята психанули. Завязалась перестрелка.

Паша услышал первый выстрел и вздрогнул. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что он слышал по телевизору. Это было очень громко и очень страшно. Оказалось вдруг, что Паша не может сражаться. Он не мог даже сообразить, что происходит. Что-то взрывалось, тонко взвизгивали и звенели тетивы боевых луков, отлетали от стен отбитые пулями обломки, трещали горевшие повсюду факелы, собаки выли тонкими голосами, кричала надрывно женщина. Уже давно стемнело, и двор был полон неясных силуэтов.

В какой-то момент Паше в голову пришла бредовая мысль. Он почему-то подумал, что лучше разберется в ситуации, если поднимется на стену. И Паша направился к лестнице. Он шел вверх, и кто-то обогнал его, не обратив на него внимания.

В ту минуту, когда Паша поднялся на стену, вдруг наступила полная тишина. Он ступил на верхнюю площадку, выпрямился во весь рост, и свежий ночной ветер ударил ему в лицо. В какой-то момент Паше показалось, что небо, вооруженное звездами, летит на него, и он зажмурился, словно и вправду испугался этого удара.

Что-то грохнуло — еще и еще раз, взорвалось, упало. Что-то загорелось, и воздух наполнился дымом. Что-то ужасно тяжелое упало на Пашу. Паша покачнулся, стукнулся о каменный зубец и тяжело осел на пол, не в силах скинуть с себя эту непонятную, неожиданную тяжесть. И вдруг в какой-то момент он понял, что на нем лежит человек. Вот же его круглая, твердая голова облокотилась о Пашино плечо. Вот рука плетью лежит вдоль бока. И темная кровь на виске. Это мертвый человек. От него пахнет гарью.

Паша осознал все это и забился в ужасе, как бьется пойманная птица, но у него никак не получалось выбраться из-под этого тяжелого тела. Потом появился кто-то. Кажется, это был Вадим. Он стащил с Пашиных колен труп и хотел было поднять друга, но тут метнулась мимо них еще какая-то тень. Со стоном опустилась эта тень на колени перед убитым солдатом, начала выть и раскачиваться в такт гремящим выстрелам. Паша безучастно смотрел, как Вадим берет эту несчастную женщину на руки и несет вниз, прочь со стены, а она в кровь раздирает ему ногтями лицо. Потом громыхнуло что-то еще, и Паша на какое-то время оглох и ослеп.

Он сидел на чем-то теплом и мерно покачивался. От качки немного тошнило, но еще хуже было из-за неразберихи с головой. Ощущение было такое, будто в солнечный и морозный январский день выходишь на улицу и, как ни пытаешься, не можешь открыть глаза — настолько ярок отраженный снегом свет. Вот так же Паша не мог заставить голову воспринимать, ясно осознавал это и мучился от беспомощности.

Первым, что он услышал и понял, был удар грома. В лицо ударил свежий ветер. Он был так силен, что мешал смотреть и дышать. Капли дождя падали и разбивались о лицо, и с каждой секундой сознание прояснялось. Дышать становилось легче. И хотя Паша промок до нитки в первые же несколько секунд, он благословил целительную бурю.

Лошадь шлепала копытами по грязи, и Паша был близок к тому, чтобы лечь ей на шею и вцепиться пальцами как можно сильнее — он ехал верхом второй раз в жизни и удивлялся, почему не упал раньше, когда состояние его было полуобморочным. Но гордость заставляла сидеть прямо. Он оглянулся осторожно, так, чтобы не свалиться на землю, и увидел, что едет в середине довольно большого отряда вооруженных людей. Отряд ехал медленно и, казалось, никуда не торопился. Вадима не было видно.