Малахит

Место Авантюрина пустовало. Бирюзы тоже не было. Только три их дочки носились между разделочными столами, да хлопотала по хозяйству толстушка Яшма.

— Яшма, вы меня не покормите? — застенчиво спросил Паша.

— Конечно, конечно, принц, — она улыбнулась, и на щеках ее появились привлекательные ямочки.

Находящийся в состоянии легкой эйфории Паша подумал, что вот и она тоже хорошая кандидатура. Всегда хорошо к нему относится, только толстовата. Нет, определенно толстовата.

Он принял из рук Яшмы тарелку супа, а когда она принесла теплый, почти горячий хлеб, едва сдержался, чтобы не погладить ее по руке. Но это было бы уже чересчур.

— Ешьте, ешьте, — улыбнулась она в ответ на его довольную улыбку, — а то скоро поварята набегут, будет суматошно.

— Поварята?

— Да, сегодня же бал, перед ним — торжественный ужин.

— Ах, да! А вы там будете?

— Да куда… — сказала она, смутилась, покраснела и побежала ставить чайник.

Паша уже доедал суп, когда на кухне появился голодный Вадим. Он чмокнул Яшму в щеку и уселся напротив Паши. Яшма тут же принесла ему тарелку бульона.

— Привет, — радостно сказал он.

— Ты слышал, что мне предстоит?

— Да-а, ты, мужик, почти женат.

— Это точно.

— Решил, кого осчастливишь?

— Представь себе, решил.

— Ну?! И кто? Ну, кто?

— Я думаю, что Лазурит вполне подойдет.

Вадим встал и так резко отодвинул от себя тарелку, что бульон расплескался по великолепной столешнице. Белоснежная льняная салфетка полетела прямо в лужу. Он вышел, оставив Пашу в полном недоумении.

Лазурит подошла к нему через четверть часа. Щеки ее пылали румянцем, черные глаза блестели слезами.

— Я нашла вас, — и Паша вздрогнул от неожиданного «вы», — потому что Вадим передал мне содержание вашего разговора. Я нашла возможным поговорить с вами прямо сейчас, поскольку уважаю вас и не хочу недоразумений. Наш с вами брак невозможен.

— Да я… — Паша не знал, что сказать, и она ушла, не дождавшись ответа. А он снова вернулся в прежнее уныло-депрессивное состояние.

«Ну хорошо, — размышлял он, разгуливая по парковым дорожкам и с тоской ощущая, как уходит время, и как каждый шаг приближает его к вечернему унижению, — хорошо. Допустим, Бирюза подберет девушек. Но их наверняка будет много. Даже если больше десяти — уже бред. А если к сотне? Кто знает, как они расстараются… И что же мне делать? Как выбирать?»

Паша представил, как он тянет жребий и приглашает претендентку на танец. Даже если бы он умел танцевать, это не решило бы ничего. В танце можно разве что рассмотреть, не ряба ли или не крива, да учуять, хорошо ли пахнет. Но разве можно потанцевать с сотней девушек и выбрать лучшую?

И воображение тут же подбросило следующую картинку: Бирюза по очереди отводит всех в отдельный кабинет (или за ширму) для личного разговора, или просто приглашает девушку на это дурацкое королевское возвышение за пашин столик. И вот они сидят, время идет, а Паша не знает, с чего начать. Ну с чего тут начнешь?

Или вот. Девушек приводят партиями и усаживают с ним за один обеденный стол. Они чего-то жуют, отрывают своими тонкими пальчиками виноградинки от веточек и раскусывают их белыми острыми зубками, хихикают, переговариваются между собой и все стараются как-то там выглядеть.

Бред. Ну не автосалон же это, в конце концов.

И Паша почувствовал, как в нем поднимается злость.

Он принял решение и с легким сердцем отправился к Бирюзе.

Паша зашел в малахитовый зал. На сцене уже стояли музыкальные инструменты, на столиках королевского возвышения поблескивали матовые бокалы. Последний уборщик собирал свои ведра и тряпки. Бирюза была здесь. Она встретила Пашу неглубоким вежливым реверансом и склонила голову набок, показывая, что готова слушать.

— Бирюза, я благодарю вас за заботу, — начал Паша и опять удивился, почему не дрожит у него голос, и откуда берутся слова, — но прежде, чем вы расскажете мне о планах брачного комитета, я хотел бы задать вам один вопрос.

— Слушаю вас.

— Скажите, у вас, лично у вас, а не у комитета, есть на примете девушка, которую вы хотели бы видеть моей женой, и которая была бы на это согласна?

— Да, есть, — ответила Бирюза, немного помедлив.

— Хорошо. Я прошу вас не называть мне ее имени сейчас. Так же я прошу не устраивать эти смотрины, — он едва сдержался, чтобы не сказать «дурацкие», и Бирюза, кажется, поняла это, — и просто подарить мне эти шесть дней. Если на исходе шестого дня я не сделаю предложения, моей женой станет ваша избранница. И мне все равно, кто это будет.

Паша кусал губы от напряжения. Это было страшнее, чем идти в бой.

Он направлялся в мастерские.

Агат сидела в маленькой светлой комнате за рабочим столиком. Рядом с ней сидела Сардоникс. Обе они смотрели на будущего короля с изумлением.

В эту минуту Паша ненавидел Сардоникс. Зачем она здесь? И что он должен теперь говорить? И не нарушил ли он правил приличия, войдя в их мастерскую вот так, без предупреждения?

Теперь задавать себе вопросы было поздно. Надо было либо разворачиваться, уходить и жениться через неделю неизвестно на ком, либо…

И Паша протянул Агат тонкую розу, купленную специально для нее: