Малахитовая шкатулка

— Какое же, — говорят, — чужестранное, коли чисто по-нашему говорится и у здешних стариков раньше в словинку входило. Вроде заклятья берегли. Не всякому из своих сказывали. Как дойдут до настоящей породы, так кто-нибудь в этом сведущий и бормочет ту словинку.

Пустяк, конечно, пустословье одно, вроде ребячьей поговорки, да к тому речь, что дайка тут родилась, в нашем заводе, и не след её чужим людям отдавать. Себе пригодится. Может, в ней, в этой самой дайке вся маята первых здешних добытчиков завязана. Поворошить такое — старикам утеха, молодым наученье. Пусть не думают, что деды-прадеды золотые пенки снимали. Тоже, небось, и рук не жалели и часов не считали, а сколько муки приняли, то по нынешнему времени и поймёшь не сразу. Известно, в чём понавыкнешь, то всегда легко да просто кажется, а ведь сперва не так было. На деле с нашим берёзовским золотом вовсе мудрено вышло. Как нарочно придумано, чтоб до концов не добраться.

Ведь с чего началось? Искал Ерофей Марков дурмашки да строганцы и нашёл в той ямке золотые комышки. Вроде и просто, а как подумаешь — большая это редкость, чтоб в здешнем жильном золоте комышек отдельно найти. Золото у нас, поди-ко, полосовое: полосами в земле лежит и крепко в тех полосах заковано. Маленько посвободнее только в жилках, которые те полосы пересекают. Наши старики, кои потом научились эти поперечные жилки выковыривать, приметку оставили:

— В которой жилке турмалин блестит либо зелёная глинка роговицей отливает, там золота не жди. А вот где серой припахивает либо игольчатник-руда пойдёт, айконитом-то которую зовут, там, может статься, комышек готовенького золота и найдёшь.

Вот на такую-то редкость Ерофей и наскочил, видно, да ещё в ту пору, когда по всей нашей земле золота добывать не умели. И немцы, которых в городе за сведущих кормили, тоже в этом деле кукарекать не умели. Видимость только одну делали, будто что разумеют.

Ну вот… Нашёл Ерофей золото, принёс по начальству, честно указал место, а стали искать — даже званья не оказалось. Как быть? Пришлось нашему первому золотому добытчику голову на плахе держать да под палачёвским топором клясться-божиться:

— Места не утаил, а куда золото подевалось, того не ведаю.

А ему одно обещают:

— Коли в срок не укажешь место, голову отрубим.

При таком-то положении недолго умом повихнуться. Неведомо кого просить-молить станешь, а то и грозиться примешься. Это уж кому как подходит.

Не один Ерофей из-за золота она-покою лишился. У других, кто про находку узнал, тоже руки зачесались: мне бы. Разговоры всякие про золото пошли, которое, может, и от тогдашних шарташских стариков в те разговоры налипло.

Ерофей-то Марков из Шарташа происходил. Коренной тамошний житель. А в Шарташе в ту пору самое что ни есть кержацкое гнездо было свито. Когда ещё нашего города и в помине не было, туда, на глухое место у озера и набежало скитников-начётчиков с разных концов. Иные, сказывают, из Выгорецких каких-то пустынь, другие — с Керженца-реки. Этих больше было, потому шарташских и прозвали кержаками. Скигов-то, мужских и женских, порядком тут поставлено было. И все эти скитники-начётчики большую силу в народе имели.

Конечно, и скитники не одним дыхом да молитвой живут. Тоже хлебушко едят и от медку либо ещё чего не отказываются. Вот они и давали народу ослабу.

Вы, дескать, в миру живёте, вы и трудитесь, как всякому полагается, а мы молиться станем. Чем лучше нас кормить будете, тем молитва доходчивее.

Только и про то скитники наказывали, чтоб с бритоусами да табашниками народ не якшался:

— Они-де вас живо под печать антихристову подведут. Не смигнёшь — припечатают.

Ясное дело, боялись, как бы народ не перестал их слушаться. Вот страху и нагоняли. А народ, хоть в потёмках ходил, разумом не обижен. Скитников-начётчиков слушал, а про себя то соображал, что лучше казалось. Как стали в этих местах город строить, шарташские и запохаживали поглядеть, что за люди появились и какую думку они думают. Скитники обеспокоились, зашипели: «Кто с городскими свяжется, тому царства божьего не видать».

Только ведь не зря говорится: «Который огонь не видишь, о том не думаешь, а к ближнему костерку всякого тянет». А тут, считай, вовсе большой по тому времени костёр развели, когда наш-то город ставили.