Ему стало чуть легче, лишь когда Ксюша попросила его сыграть что-нибудь. За роялем Илья чувствовал себя куда уверенней, там были только его цвета и его музыка. Да и новая девушка слушала правильно: молча, не подпевая, не насвистывая, ничего не восклицая. Под конец даже ее цвета стали не такими слепящими, Илья для себя решил, что она не так уж плоха. Просто так он бы ее в гости не позвал, но вместе с Ксюшей готов был принять. Он подумал, что это хорошая встреча.
Тори же, прощаясь с ним, была убеждена, что встреча прошла ужасно.
Она ведь обрадоваться успела! Ксения сама предложила ей познакомиться с соседом-музыкантом, без каких-либо подводок. Тори казалось, что это финишная прямая: сейчас она наладит контакт со Шведовым, а уже наедине объяснит ему, что происходит и что он должен сделать.
Но композитор этот оказался даже бо`льшим чудиком, чем она себе представляла. Во время беседы он смотрел в основном себе под ноги, на собеседниц взгляд поднимал редко – и быстро отводил глаза, словно ему было больно. На любые вопросы Илья отвечал либо односложно, либо и вовсе жестами. Судя по поведению Ксении, для него это являлось нормой.
Преобразился он, лишь когда его попросили сыграть. Вот тогда Илья, тощенький, тщедушный, носатый, уверенно расправил плечи, смахнул с лица волосы, за которыми обычно прятался, как за шторкой, его взгляд стал спокойным и уверенным. Он приручал музыку, как дикого зверя, а она служила ему, заставляя слушателей позабыть обо всем.
Но уровень его таланта никак не помогал Тори выполнить задание. Она теперь прекрасно понимала, почему Илья ушел от людей. Ей бы выяснить, как заставить Шведова вернуться! Ему не хочется, это точно, и деньги его вряд ли интересуют. Но что тогда, что она может ему предложить?
Визит продлился чуть дольше часа – и почти все это время Илья играл. Беседы же толком и не было, но настоящей злости на этого человека Тори все равно не чувствовала. Илья не виноват в том, что она не может добиться своей цели.
Покинув его дом, они направились обратно к Ксении. На этот раз на кухне не задержались, прошли в основную комнату – здесь картин было гораздо больше. Они успокаивали Тори не хуже, чем музыка, заставляли поверить, что все не так уж плохо и выход обязательно найдется. Вот за это Малахитовый Лес ей как раз нравился.
– Ну как тебе Илья? – полюбопытствовала Тори, разливая по чашкам малиновый чай. От чая пахло летом. – Кажется, ты ему понравилась!
– Он смотрел на меня как мышь на кошку.
– Но он же на тебя смотрел! Для него это уже огромное достижение. У него… своеобразные отношения с людьми.
– Я заметила.
– Но мне это даже нравится, – признала Ксения. – Илья всех воспринимает по-своему, и я для него не фрик в маске, а просто соседка… просто человек.
Они теперь встречались часто, беседовать могли обо всем на свете – о дурацкой вернувшейся моде на кружева, приближающемся тепле и о том, когда же в лесу наконец появится земляника. Однако о своем прошлом Ксения говорить точно не хотела и маску никогда не снимала.
Тори могла бы выяснить, что произошло с Ксюшей, безо всяких откровений. Для этого достаточно было забить в строку поиска имя Ксении и что-нибудь вроде «несчастный случай». Если трагедия продвинула продажи ее картин, об этом должны были много писать, интернет любит такое.
Только вот Тори этого не хотелось. Для нее было не так важно, что именно сделали с Ксенией, как художница после этого выглядит и сумел ли кто-то из вездесущих папарацци сделать жуткие снимки. Зачем, какой от этого толк? У каждого должно быть право определять, как много можно сообщить о себе остальным. И Ксения это право заслужила, как никто другой.
– Ты и для меня просто человек, – указала Тори.
– Да, я знаю, я вижу… Но для тебя это по-другому. Для тебя это усилие разума: ты проводишь то, что видишь, через фильтр понимания, что человека определяет не только внешность. А Илья… у него реально нет представления, как должны выглядеть нормальные люди. Он этого просто не осознает!
– Откуда ты знаешь? Он что, рассказал тебе?
– Нет, конечно, – серебристо рассмеялась Ксения. – Разве он похож на человека, который способен рассказать о себе так много?
– Ну, если бы это сказала я, было бы чертовски похоже на оскорбление!
– Что оскорбительного в правде? Илья особенный, только и всего. Он ведь не просто талантливый, он гений, а для гениев другие правила. Это я выяснила во время общения с ним, ну а еще мне кое-что рассказала о нем Лидия Сергеевна, когда поняла, что мы стали друзьями.
Здешнего психолога Тори по-прежнему обходила стороной – и планировала продолжить в том же духе. При этом любая информация, полученная от этой женщины, могла оказаться вполне ценной, так что Тори спросила:
– Что она о нем рассказала?
– Он синестет. Ну, помимо прочих странностей. Хотя кто из нас без странностей?
– Синестет? – удивленно повторила Тори. – Если честно, странно, что психолог так легко выдает диагнозы, пусть даже друзьям…