Мальчий бунт

Через забор подсадили мальца, и тот распахнул ворота… Чрез двор и черное крыльцо, обгоняя Ваню-Оборваню, в дом кинулся народ. Распахнулись парадные двери, вышибленные полетели на улицу рамы, а там: подушки, одеяла, кресла, дзынь! — посуда и фарфор; картинки, содранные с окон занавески…

Ваня-Оборваня ходил по комнатам, играя на гармонике и командовал «котам», которые возились с голыми руками над сундуками и шкафами:

— Сбегай за топором к дворнику, чего трудишься!..

В разбитые окна в комнаты вливался с паром холод. Ваня-Оборваня закричал девицам:

— Опрастывай залу. Кавелье, ангаже во дам! Кадриль-монстр! Комансе!

И, став посреди залы, заиграл вступление к кадрили…

Мордан сначала стоял на улице и смотрел, как из окон летели и разбивались тарелки, чашки, миски. Ему вспомнился тот вечер, как были тут на святках с шайкой разбойников. Мордан забежал в дом. Навстречу ему попались бабы с увязанными в простыни узлами… В зале под гармонию Вани танцовали. Мордан прошел в кабинет. На чертежном столе раскиданы — циркули, линейки, карандаши, стоит недопитый стакан крепкого чаю: видно, мастер тут в ночь работал над своим проектом самоходного станка. Мордан мельком взглянул на чертежи, осмотрелся и, схватив циркуль, сделал на свободном уголке листа кружок. Кружок сомкнулся. Мордан раздвинул ножки циркуля, чуть-чуть высунул язык и сделал еще кружок. Круг сошелся конец с концом… Мордан сдвигал ножки, и кружки делались всё меньше и меньше… Мордан задохнулся в восхищении, воровато посмотрел на дверь залы, где девчонки с зуевскими уж плели большой круг в последней фигуре танца. Мордан сунул в карман циркуль и, выбежав из шориновского дома, пустился, не озираясь, в казарму мальчьей артели.

5. Смотрок

Ваня-Оборваня пустил руладу и перестал играть, хотя девицы расплясались и требовали: еще!

Но командир рваной роты закричал:

— Рота, стройся!..

Он сорвал с двери полотнище портьеры и кинул мальчишке:

— Жалую вам за победу знамя…

Мальчишка сбегал в кухню и принес оттуда знамя, привязанное к ухвату…

Под этим флагом толпа двинулась по Главной улице. Мальчишки били в ведра и заслоны. Ваня-Оборваня шел с гармонией под мышкой, сосредоточенно пыхал папиросой и посматривал по сторонам. Не доходя до паровой, улица у магазина общества потребителей запружена толпой: тут и морозовские, да и зуевских немало. Окна магазина закрыты ставнями на болтах.

Ваня-Оборваня кинул папироску, растянул мехи гармонии, пустил трель с колокольцами и закричал, вторгаясь с мальчишками в толпу:

— Нашего полку прибыло. Что за шум, а драки нет…

— Да вот, хотим посмотреть, какой товар в лавке — а приказчик по башке колом…

— Тут, братцы, и мармелад есть, кому надо!

— Это лавочка для тех, которые почище…

— На паях торгуют. Вроде хозяв: барыши имеют…

— А дверь-то что «на-косы» висит?

— А мы ее уж открывали — видишь, один пробой уж вывернут…

— Так чего смотрите? И второй вывертывай!..

— Да! Это не на гармошке играть — плёвое дело — попробуй поди — они там вооружились, пайщики-то. Им на водку обещали.

— Ну, у нас всякое дело не вывернется, — сказал Ваня-Оборваня, передавая гармонию мальчишке — ну-ка, подержи… — Эй, ребята, ну-ка, помогай, берись.

Ваня-Оборваня нагнулся поднять брошенное перед лавкою бревно — должно быть, им и пытались разбить дверь магазина раньше.

— Не тронь! — с угрозой закричал кто-то сзади Вани-Оборвани…

— Тебя и не трогают. Берись! Ой, разом!

К бревну склонилось, чтоб его поднять, несколько «котов». Но тут сзади, по согнутой спине Вани-Оборвани кто-то хватил дубиной. Ваня вскрикнул жалобно и повалился ничком. «Коты» брызнули от бревна в стороны. Над упавшим Ваней сгрудились, толкаясь и ворча, мужики… Толпа тяжко колыхалась в свирепом безмолвии…

Так длилось несколько минут. Потом вдруг толпа стало редеть; от того места, где лежал ничком поверженный Ваня, уходя, бежали врассыпную, с криком: «убили, человека убили»… И на этот крик со всех сторон к лавке кинулся новый народ. Бабы плакали. Мужики галдели.

К магазину в это время прибежал Шпрынка, а за ним Анисимыч…

— Кого зашибли? — спросил на-бегу Анисимыч — где он…

— Чего зашибли. На-смерть положили.

Анисимыч склонился над телом Вани и повернул его лицом к небу.

— Да он никак еще жив. Шпрынка, гляди у сторожа рогожа. Давай сюда… Подымай, ребята. Клади… Надо его в больницу…

Ваню положили на рогожу. Он застонал. Четверо зуевских подняли рогожу за углы. Мальчишки положили избитому на грудь гармонию. Несли и тихо говорили меж собой:

— Эх, Ваня! — а я еще ему в питейном доме говорил, когда его купец поил: ну, Ваня у тебя сегодня день фартовый.

— Околемается.

— Того и жди. Печенки все отшибли.

— Ну, мало ль его в драках били…

— Драка — дело полюбовное… А тут по злобе били — ведь вот как человек устроен, тот-то, бородатый, должно, пайщик — что колом ударил. Я его давно видал. Харчевую громили: он стоит, опершись на кол, смотрит; директоров беспокоили — стоит, на кол руки уставив, — смотрит…

— Видно, и ему хотелось — да трусил. Есть такие смотроки.

— Да. И тут всё стоял, смотрел. А как тут до дела дошло — он Ваню колом по хребту — хрясть…