Мальчик, дяденька и я

Однако именно здесь, именно в этой мелкой воде много-много лет назад утонул, купаясь, великий русский критик Дмитрий Иванович Писарев. Тот самый, который сказал, что сапоги важнее Пушкина и что в России нужны не школы, а университеты. Ему было всего двадцать восемь лет, и он уже успел написать четыре тома хулиганских статей. Можете себе представить, что было бы, если бы он дожил хотя бы до пятидесяти? Вполне возможно, что революция в России случилась бы на двадцать лет раньше и вообще всё было бы по-другому.

Ах, это проклятое «по-другому»!

Всё время кажется: для другой судьбы ничего особенного делать не надо. Всего лишь повернуться на миллиметр в другую сторону. Изменить курс на одну секунду дугового градуса.

Всё время кажется: позвонил бы я по телефону или, наоборот, не позвонил бы, пошел бы в гости, несмотря на температуру, перемогся бы как-нибудь или, наоборот, не стал бы перемогаться, остался бы дома, под теплым пледом, пить чай с лимоном – и всё, всё, вы понимаете, всё-всё-всё в моей жизни было бы по-другому.

Однако Писарев утонул, а я не позвонил. Но зато через силу пошел в гости.

И поэтому всё получилось так, как оно получилось.

Дом творчества в Дубултах – это была территория, как я уже сказал, обнесенная забором, с закрытыми на хилую задвижку воротами, безо всякого замка и, уж конечно, безо всякой охраны. Тем более что забор был только со стороны улицы, а со стороны залива были просто кусты, а меж кустов – тропинки или ступеньки, ведущие к пляжу.

На этой территории стояло несколько деревянных домиков, как тогда говорилось, корпусов. Один из этих домиков был весьма солидный, похожий на московский ампирный особнячок, с двумя колоннами и парадным полукруглым крыльцом. Конечно, он не был каменным. Он был точно таким же деревянным, только оштукатуренным. Но если московские особнячки были желтые, то этот был покрашен каким-то холодным цветом, точно не помню, но кажется, серо-бежевым. А может быть, даже серо-голубым. В этом красивом корпусе жило литературное начальство, секретари правления и члены правления Союза писателей или просто знаменитости, вроде известнейшего драматурга Алексея Николаевича Арбузова, например. Писатели попроще жили в более демократичных корпусах. Что же касается членов семей, вроде нас с мамой, то мы жили в дальнем углу территории, в здании, которое называлось Детский корпус. Почему «детский», не знаю – маленьких детей туда не принимали. Кажется, пускали с детьми с двенадцати лет. В другой раз мы жили в корпусе около самых ворот. Он тоже был очень скромный, если не сказать – ободранный. Еще был Дом с привидениями, тоже деревянный, ободранный, но с винтовой лестницей и с широким крыльцом из замшелых камней. Кстати говоря, туалетов в номерах не было. Туалеты и душевые были на этаже, то есть в коридоре, общие для всех. В каждой комнате была раковина, и уже спасибо. Была только холодная вода. Я помню, как брился холодной водой, как больно скребла безопасная бритва.

Когда мы приехали в первый раз, там уже шло строительство большого многоэтажного современного корпуса. Был готов только широкий первый этаж, в котором располагались столовая, буфет и кинозал. Старожилы говорили, что это прекрасно, потому что раньше кино не было вовсе, а столовая была втиснута в один из деревянных корпусов. А тут она была просторная и современная, как тогда говорили.

А когда мы приехали туда в 1972 году, уже после папиной смерти – он умер в мае, мы приехали в августе, – то новый корпус был уже выстроен.

Хотя нет, позвольте. Кажется, его построили раньше, когда папа был еще жив.

Мне сейчас довольно трудно развести в уме, разъединить в памяти эти два лета. Когда папа был жив и когда папа уже умер. Я, конечно, попробую. Но, с другой стороны, так ли это важно?

Итак, когда мы приехали и новый корпус уже работал, нас, естественно, туда не поселили, потому что мы были не писателями, а членами семьи. Но я как-то не печалился по этому поводу. Тем более что моя знакомая девушка Лена, дочка одного хорошего писателя, тоже жила не в новом корпусе, а вообще снимала комнату неподалеку. И это несмотря на то, что ее папа с мамой жили в этом замечательном корпусе в роскошном двухкомнатном номере. Только не подумайте, что эта Лена была в ссоре с мамой и папой. Она просто хотела пожить сама. Вернее, не сама, а со своей подругой Машей – дочку этой самой Маши я недавно увидел в одном издательстве и прямо вздрогнул: одно лицо со своей мамой.

Лена и Маша снимали сначала какую-то комнату, потом их оттуда выселили. Они сняли отдельный домик, более похожий на собачью будку. А может, это и была собачья будка для очень большой собаки, стоявшая в углу участка. Без электричества, вообще без ничего. Потом их устроили в мансарде в двух кварталах от Дома творчества, но с условием, что в соседней комнате будет жить какой-то Янис и чтоб они за этим Янисом присмотрели.

С Янисом была отдельная история, но об этом немного погодя.

А пока вернемся в Дом творчества.