— Тогда я так и скажу в роддоме, — сказала санитарка, — что все устроилось.
— Подождите, — сказала жена полковника.
И стала собирать передачу для девочки.
Дрожащими руками она собирала передачу, и лицо ее выражало тревогу и надежду.
— Это пока передайте, — сказала она, — а муж сейчас сходит, купит что надо, я принесу.
— Вот она обрадуется, — сказала санитарка, — ведь никого-то у нее нет, сирота круглая.
И вышла, довольная.
Весенний берег моря, купающихся мало, а загорающих уже много.
Мелькают знакомые по прошлому году лица: семейство с корзиной продовольствия, толстяк Костя с градусником, картежники…
Нет среди картежников женщины в китайском халате.
— А где же наша председательница, — спрашивает один из играющих в карты мужчин, внимательно сдавая, — куда она делась?
— Вчера плохо ей что-то стало, лежит у себя, врачи беспокоятся, ответил другой.
— Что это она так вдруг, — сказал третий.
…Машина скорой помощи возле одного из белых домов санатория, расстроенная Катя бегает, помогая, вверх и вниз по лестнице, у входа в дом стоит затейник-эвакуатор с несколькими отдыхающими, беседуют тихо, пока происходит необходимая процедура.
— Третий раз к нам приехала, — рассказывает затейник, словно оправдываясь, — никто не думал не гадал… Внезапное обострение процесса, и пожалуйста, в два дня…
— Главное, молодая еще совсем, — сказал один из отдыхающих.
— Еще и сорока не было, — сказал затейник. — В шелках ходила, походка такая легкая была. Некоторые думали — болтается по курортам, чтобы флиртовать да в преферанс резаться, а поди ж ты…
— Не повезло, да, — сказал другой отдыхающий.
Подошел милиционер, со строгим выражением наблюдает печальную процедуру. Подошли другие служащие и отдыхающие, стоят молча… Захлопнулась дверца, машина с санитарными крестами тронулась.
— Отыскалась пропащая душа, — сказал милиционер диетсестре.
— Что вы говорите! — встрепенулась диетсестра. — Где же она?
Машина скрылась за поворотом аллеи.
— Пройдемте отсюда куда-нибудь, расскажу, — сказал милиционер. Жива, здорова…
Она была жива и здорова, сидела на больничной кровати, погруженная в глубокую думу.
На столике возле кровати стояла разная еда, коробка конфет, апельсины горой на тарелке, а девочка ни к чему не притрагивалась, сидела и думала.
— Подумайте, как они вас балуют, — говорила женщина на соседней койке, — чего-чего только не принесли, очень заботливые. Сразу видно, что сыночку вашему будет у них хорошо.
И она уговаривала девочку:
— Вы кушайте! Ребенку полезно, чтоб вы кушали!
А девочка ничего не отвечала и не притрагивалась ни к чему.
Полковник стоял с женой во дворе, а санитарка с ребенком на руках подошла к открытому окну.
Они посмотрели на ребенка и умилились — какой славный.
Жена полковника даже заплакала, отвернувшись, а полковник ее утешал:
— Ну будет, будет.
— Вспомнила свое, — сказала жена полковника. — А подержать его нельзя? Немножко.
— Не полагается, — сказала санитарка. — Пока он тут — не полагается, уж вы нас извините.
— Конечно, конечно, — торопливо согласилась жена полковника. — А когда же ей разрешат выписаться?
— Пусть покормит, спешить не надо, — сказала санитарка. — Пусть при матери побудет ребенок, пока до рожка-то, оно лучше.
— А она не передумает? — спросил полковник.
— Ну, чего ради она передумает, — сказала санитарка. — Где она еще для него такое счастье найдет.
— Для того ее, возможно, и не выписывают, чтобы дать ей время подумать, — грустно сказала жена полковника.
— Нечего тут думать! — стояла на своем санитарка. — А насчет выписки, так ее на днях все равно выпишут, недолго теперь вам ждать.
— Что она ни решит, на все ее полная воля, — сказал полковник. Осуждать ее не придется ни в каком случае. И с выпиской спешить не нужно, это ведь дело такое, особенное.
— Ехать, конечно, надо Тане, — сказала диетсестра. — И притом одной, потому что это дело такое, особенное, да и работы у нас много, каждый человек на учете.
— Ты ей все скажи, — сказала Катя Тане.
Они увязывали большущий сверток.
Надя-почтарка плакала тут же.
— И зачем я, дура, паспорт свой дала, — говорила она. — Все равно все раскрылось, а только лишние неприятности.
— Ничего нет тайного, что не стало бы явным, — сказал затейник. — Через скрытность и дурость неприятности и происходят. Ну, я пошел, отдыхающие желают к Бахчисарайскому фонтану ехать просвещаться. Мне этот фонтан уже вот тут сидит, — показал он на горло.
— Ты ей, главное, скажи, что тебя коллектив послал, весь коллектив, — объясняла Тане диетсестра. — Про коллектив не забудь сказать, это ей сразу поднимет настроение.
— Скорей, — сказала Катя. — Сейчас машина пойдет.
Они вышли к кухне, около которой стоял грузовик.
— Сверток в кузов давай, — сказал шофер.
— Ну да, в кузов, — сказала Таня. — Ты там картошку возишь…
Она уселась в кабину рядом с шофером и взяла сверток к себе на колени.
Девочка кормила сына своим материнским молоком и обливалась слезами.
Еще никогда в жизни у нее не было такого страданья, как то, что предстояло.