Мальчик из Брюгге

— Ирония судьбы: в то время я не видел ни одного полотна мэтра. Ни миниатюры, ни даже ее наброска. Возможно, в те дни и родилась моя ярость. А вместе с ней и комплекс неудовлетворенности. Во мне возникло непреодолимое желание мстить. Бесплодное желание, я знаю. Но что вы хотите, молодость обильна на такие бессмысленные импульсы. Я решил встретиться с тем, который являлся причиной моего невезения. Мне очень нужно было увидеть этого близнеца в искусстве, с которым все так несправедливо меня сравнивали. Я хотел дотронуться до человека, плагиатором которого я становился. Произошло это год назад. Встречу устроил мой отец при посредничестве своего друга — заместителя бургомистра, эшевена[17]. Результат встречи? Восторг. Безграничное восхищение. Как? Эти глупцы осмеливались обвинять меня в подделках? Разве можно подделать гения?! А ведь Ван Эйк был настоящим гением. Увы! Это открытие привело меня в совершенное отчаяние, и я окончательно убедился, что мой горизонт ограничен. В вечер встречи я разыскал эшевена и, находясь в беспомощном состоянии, открыл ему свою душу, поведал о денежных затруднениях. Он внимательно выслушал меня и, когда я закончил, предложил мне вступить в то, что он стыдливо называл братством. Это было некое сборище, действия которого сравнимы с нашими гильдиями. Он заманчиво обрисовал мне все материальные выгоды, которые я мог бы из этого извлечь, и заверил: что бы со мной ни случилось, наши братья — так он называл членов этой гильдии — всегда протянут мне руку помощи. Я, естественно, расспросил его о том, что должен делать в обмен на такую поддержку. Ничего, заверил он меня, разве что не отказываться, когда потребуются мои услуги. «Какого рода услуги?» — не преминул спросить я. Мой собеседник ограничился непонятной отговоркой. Одним словом, чуть позже я согласился.

Художник умолк, последние его силы ушли на эти признания.

Послышался звон колокола на дозорной башне, возвещавший о наступлении комендантского часа.

— Продолжайте, — торопил его Идельсбад. — Чем занималась эта гильдия?

— Вы не поверите, но я никогда не мог с точностью сказать о ее истинных целях.

— Вы все же участвовали в собраниях?

— Верно. Но нас всегда было немного. Человек пятнадцать, не больше. Я часто встречал на них Ансельма де Веера, друга эшевена, реже — Лукаса Мозера и еще одного — флорентийца.

— Его имя?

— Знаю только, что зовут его Джованни. Насколько я понял, он из рода Альбицци, древней флорентийской семьи, заклятых врагов Медичи. Судя по всему, он был наиболее близок к старшине гильдии.

— А этот старшина? Полагаю, лично он вам не известен?

Петрус отрицательно покачал головой:

— Знаю только, что он живет во Флоренции и его называют La Spada.

— La Spada… Я уже слышал от вас это слово. А чему были посвящены собрания?

— Сейчас скажу. Но прежде вы должны знать, что гильдия состоит из нескольких иерархических слоев, каждому присвоен определенный цвет: черный, красный и зеленый. Черный цвет — самый главный. Вы уже поняли, что я, как новичок, принадлежу к цвету зеленому. Отсюда и мое незнание сути. Сначала дискуссии — а скорее, поучения — касались философии и религии. Христианство главным образом должно оберегать и защищать любой ценой от всяческой ереси. Никто не имеет права высказать ни малейшего критического замечания по поводу догм или непогрешимости Святого Отца. Текст и только текст. Всякое сомнение, вопросы о первопричине недопустимы. Разумеется, освобождение Гроба Господня являлось абсолютным идеалом, и все сыны Церкви должны были активно участвовать в этом святом деле.

— Пока ничего нового, — заметил Идельсбад.

— Согласен. Но подобная строгость мыслей применялась и к другим сферам. Нам объясняли, как мы должны хранить и укреплять традиции, унаследованные от наших отцов. Что самая большая опасность исходила от иностранца, откуда бы он ни прибыл и кем бы ни был. Что нам запрещено вдохновляться — или даже слушать — разносимыми им вредными идеями. С этой целью мы должны окружать свои города стенами, ставить около них наблюдателей и часовых, ужесточить наши законы, чтобы воспрепятствовать доступу к ним, и если один из таких нежелательных иностранцев просочится к нам, то нужно подвергнуть его изоляции, принуждая к высылке, а в случае неповиновения приговорить к смерти. Незаметно идея о физическом устранении людей, противоречащих идеалам гильдии, прижилась на всех наших собраниях. Она стала органичной.

Петрус вздохнул, прежде чем продолжить с горечью, свидетельствующей о глубине его отчаяния.

— Потом случилось первое убийство: Гуго Виллемарк.

— Который был одним из учеников Ван Эйка…

— Да. Затем Ваутерс.

— Он тоже был близок к Ван Эйку. И последним был Николас Слутер. Вот тут я ничего не понимаю. Чем они-то помешали вашим принципам?

Художник с искренним волнением смотрел на Идельсбада.

— И мне это непонятно. Приказ пришел из Флоренции. Мне только сказали, что эти люди представляют реальную опасность и их смерть была бы благодеянием.

— Но как вы объясните то совпадение, что все трое были знакомыми Ван Эйка?