Мальчик из Брюгге

— Эй, Петрус, долой меланхолию! Тебе тоже привалит счастье. Я займусь этим. Поговорю с герцогом, похлопочу за тебя. Ты доволен?

Не дожидаясь ответа, он встал.

— Есть хочется. Этот аромат с кухни сбивает меня с мыслей. Пойдем. — На ходу он крикнул: — Ян, Филипп, Петер! К столу!

* * *

В столовой витали запахи супа из кервеля и оплывавших восковых свечей. Хотя наступил июнь, в камине пылал огонь. Горящий торф отбрасывал желтоватый свет на убранство столовой. Здесь — горка, украшенная резными столбиками, там — резной сундук на высоких ножках. Оба сына уже сидели за столом. Ян вошел последним, поприветствовал их поднятием руки и, не дожидаясь ответного приветствия, на которое и не рассчитывал, сел справа от Филиппа, старшего. Семи лет последнему никак не дашь. У мальчика было крупное бесцветное лицо с впалыми щеками. Казалось, он постоянно погружен в какие-то мечты. Что касается Петера, то он был вылитый портрет матери: продолговатое лицо, темно-русые волосы, поджатые губы, безвольный подбородок.

— Мы проголодались, милая! — воскликнул художник, завладевая оловянным графином. — Почти две недели мой живот урчит от голода. Лиссабон — неподходящее место для фламандца.

Маргарет Ван Эйк появилась на пороге, ее капор частично скрывался за паром, поднимающимся от котелка.

— Налетайте! — весело сказала она, ставя его в центр стола. — А от тебя я желаю услышать новости. Суп сегодня получился удачный, как никогда.

— Я в этом уверен. — Наклонившись к Яну, художник продолжил: — Послезавтра мы отправляемся в Гент. И…

— В Гент? — оборвала его Маргарет, усаживаясь за стол. — Разве ты не должен повидаться с герцогом после Лиссабона?

— Я уже объяснил Петрусу: герцог в отъезде. Вернется не раньше чем через десять дней.

— Как ты считаешь, выплатит он тебе обещанное вознаграждение? Пятьдесят фунтов — это не мелочь.

Ван Эйк повернулся к Петрусу:

— Странные существа, эти женщины. Герцог положил мне сто фунтов в год. Он снял для меня дом в Лилле и этот, в котором мы живем. Он щедро оплачивает все мои поездки и отвалил мне приличную сумму, когда я привез ему портрет Изабеллы Португальской, нынешней его жены.

Он указал на шесть серебряных кубков, выстроившихся в горке.

— А недавно — вот это… Ты считаешь, что он у меня в долгу?

Маргарет сдалась и спросила Петруса:

— Где вы остановились? На постоялом дворе?

— Нет, у моего друга, Лоренса Костера.

Она поднесла ложку супа ко рту своего младшего сына, покосилась на Яна:

— Где ты пропадал все утро? Я хотела, чтобы ты при смотрел за Филиппом и Петером во время моего отсутствия.

— Простите. Я совсем забыл. Но Кателина…

— Кателина не может успевать повсюду! Полагаю, ты был в Слейсе?

Ян подтвердил.

— Хотелось бы, чтобы ты сказал когда-нибудь, что тебя туда влечет. В конце концов, это всего лишь порт.

Он промолчал, словно не нашел слов для ответа. Маргарет разочарованно взглянула на него и вдруг продолжила тревожно:

— Петрус, вы слышали о тех двух несчастных, найденных с перерезанными горлами в Антверпене и Турне?

— Да, слышал. Это ужасно. Два убийства за несколько недель. Жертвами стали молодые художники. — Обратившись к Ван Эйку, он спросил: — Вы, думаю, хорошо их знали?

— Несомненно. Виллемарк и Ваутерс были моими подмастерьями.

— Беспокоит то, что ни бальи[10] этих городов, ни гражданские власти до сих пор не смогли напасть на след преступников.

— Что поражает, — заметила Маргарет, — так это не обычный способ, которым убийцы уродуют свои жертвы. Они не только перерезают им горло, но и набивают рты пигментными красителями…

Она замолчала, очевидно, подыскивая более точный термин.

— Из веронской глины, — подсказал Петрус.

— Почему именно красители?

Ван Эйк устало покачал головой:

— Что тебе ответить, милая? Здесь, вероятно, действовала какая-то темная личность, душевнобольной… Как иначе объяснить такое поведение?

Петрус Кристус хихикнул:

— Убивал, без сомнения, какой-нибудь турок…

— Почему?

— Однажды, помните, все проводили параллель между символами и цветом. Тогда вы мне разъяснили, что если христианство выбрало светло-голубой цвет, символ царства небесного, и ассоциировало зеленый с земной общиной, то ислам сохранил зеленый за религией, а бирюзовый — за религиозными общинами. Разве не является зеленый цвет цветом исламского знамени? Разве турки не мусульмане?

— Не вижу здесь связи с убийством!

— А он прав! — подал голос Ян. — Разве веронская глина не зеленая?

Ван Эйк раздраженно махнул рукой:

— Турки, турки! С тех пор как они овладели Андрианополем и прибрали к рукам Гроб Господень, вся Европа трясется, словно старуха. Да еще они захватили фоссенские рудники, откуда к нам поступали квасцы. Они, таким образом, лишили наших врачей и красильщиков очень ценного сырья. Поэтому султан Мурад заменил людоедов в наших сказках для детей. Некоторые уже видят его у ворот Константинополя и даже Брюгге!

— Я тоже так считаю! — горячо воскликнул Петрус. — Поверьте, если бы я родился во времена первых Крестовых походов, то, конечно, присоединился бы к отважным рыцарям, отправившимся в Иерусалим.