Мальчик из Брюгге

— Он там, позади Козимо. Рядом с ним священник, отец де Куза. — Дон Педро пробормотал: — Никогда не видел столько гениев, собравшихся в одно время и в одном месте. Брунеллески, Альберти, Фра Анджелико, Донателло, Микелоццо…

Его прервал звонкий, чистый голосок мальчика из хора, читавшего молитву.

Вновь наступила тишина. Совершающий богослужение священник взял облатку в виде большой лепешки, встал на колени, протянул ее к распятию, возвышающемуся над дарохранительницей. Прихожане набожно склонили головы. Затем священник разломил хлеб и положил крошечку в свой рот. Потом, взяв чашу, отлил глоток и поднялся.

В этот момент хор запел гимн во славу Всемогущего. Начинался обряд принятия святого причастия.

Идельсбад переключил внимание на Яна. Но что с мальчиком случилось? Кровь отхлынула от щек, лицо выражало чрезвычайное напряжение, на него словно наклеили восковую маску.

Сразу встревожившись, гигант подтолкнул локтем дона Педро:

— Посмотри на Яна! Такое впечатление, будто ему дурно.

К ступеням, отделяющим алтарь от нефа, подошел Медичи. Оказавшись перед священником, он встал на одно колено и приоткрыл рот, дабы принять святое причастие.

— Нет! — Крик Яна эхом усилился под сводом. — Нет, монсеньор! Не ешьте облатку!

Оттолкнув Энрике и других, он по центральному проходу подбежал к Медичи.

— Нет, — повторил Ян. — Не надо. Вы умрете.

Козимо нахмурил брови:

— Что ты говоришь, дитя мое?

— Это в хлебе. Болезнь находится в хлебе! Облатки отравлены.

Прихожане задвигались. Никто ничего не понимал, а меньше всех священник, с растерянным видом протягивавший облатку Козимо.

Медичи с раздражением спросил:

— Что за выходки? Разве ты не видишь, что прервал службу?

— Уверяю вас, монсеньор. Вы должны мне поверить! Болезнь во Фьезоле и Ольтрарно вызвана хлебом. В него подмешана спорынья ржи.

Идельсбад пробился к мальчику.

— Ян, объясни спокойно, в чем дело? При чем здесь спорынья ржи?

Священник посчитал нужным вмешаться:

— Тем более что наши облатки сделаны из незаквашенной пшеничной муки…

— Объясни же нам, — настаивал гигант.

— Один булочник из Даммы… Это он мне обо всем рассказал, когда я приходил к нему за облатками. — Запинаясь Ян лихорадочно заговорил: — Спорынья ржи — это небольшой наплыв, вызываемый опасным грибком, который разрастается, отравляя зерно. Добавленная в муку, она может вызвать огонь, пожирающий внутренности, судороги, страшную боль. Мало-помалу от тела начинают отваливаться все члены…

— Абсурд! — произнес чей-то голос. — Совершеннейшая чушь!

Все взгляды устремились на протестующего. Это был Антонио Сассетти, один из советников Медичи. Его худая фигура четко выделялась на свету, обычно бесстрастное лицо было невероятно жестоким.

Он подошел к Яну и решительно взял его за руку.

— Ступай, малыш, на свое место. Ты вносишь беспорядок. Имей хоть немного уважения!

— Нет! — крикнул Идельсбад. — Позвольте ему высказаться.

Ян все так же возбужденно продолжил:

— Болезнь, которая поразила тех людей… у нее точно такие же признаки, описанные булочником. Вы…

Сассетти опять оборвал его:

— Это бессмыслица! Если бы мука была заражена, отравился бы весь город, а не один квартал или деревушка! Повторяю: все эти утверждения — сплошная чушь!

— А может быть, и нет, синьор Сассетти! — Мужчина лет шестидесяти встал перед советником Козимо. — Я врач. Этот ребенок не несет вздор. Я слышал его слова и вспомнил все имеющее отношение к спорынье. Такая болезнь действительно существовала в отдаленные времена. Люди той эпохи окрестили ее огненной болезнью. У меня есть старинная рукопись, в которой написано, что около девятьсот девяносто седьмого года этой болезнью был поражен город Лимож. Аббат и епископ согласовали тогда свои действия с герцогом и велели жителям соблюдать строгий пост в течение трех дней. Через три или четыре столетия — не помню, в каких краях — упоминалось о тайном приговоре Всевышнего, который обрушил на народ божественную кару за все прегрешения. В тексте говорится: «Смертельный огонь пожирал выбранные им жертвы как среди власть имущих, так и среди бедняков; остались в живых немногие, но лишенные рук или ног в назидание будущим поколениям». — И врач заключил: — Как видите, слова этого мальчика не безосновательны.

Сассетти пришел в себя. Его лицо вновь стало холодным, непроницаемым. Почти не разжимая губ, он обронил:

— Я не верю ни одному слову.

Некоторые прихожане покинули свои места, чтобы приблизиться к алтарю. На их лицах было написано крайнее недоумение.

— Я нахожу ваш скептицизм по меньшей мере странным, — с насмешкой произнес Идельсбад.

— Что вы хотите этим сказать?

— Почему вы так настаиваете, чтобы мы приняли святое причастие? Вполне логично, если мы воздержимся при наличии сомнения.

— Сомнение? Какое еще может быть сомнение? По-вашему, мы должны верить бредням этого мальчишки?

— А по-вашему, мы должны рискнуть?

Сассетти презрительно передернул плечами и промолчал.

— Он прав, — поддержал его Козимо. — Разве присутствующий здесь врач не сказал, что устами младенца глаголет истина?

Ответа не последовало.

Козимо подозрительно взглянул на своего советника: