Я изо всех сил старался не обращать внимания на аппетитные ароматы, которые неслись из кухни Кайи. От них ещё больше хотелось есть. Орангутаны тоже чуяли вкусные запахи, и мне это было только на руку: они перестали приставать ко мне и повисли на решётке, бросая жадные взгляды в сторону кухни. Какие-то детишки попытались просунуть объедки сквозь прутья, но бригадир заорал на них и шуганул прочь.
Кайя в нашу сторону вообще не смотрел. Я даже встревожился: а вдруг он совсем о нас забыл? Оказалось, что нет, но выяснилось это, только когда стемнело. Тогда-то он и явился. Джунгли уже завели свою обычную ночную песню – хорошо, что она звучит так близко, на душе спокойнее. Правда, вскоре песню джунглей заглушила грохочущая музыка из дома мистера Энтони. Оттуда то и дело доносились взрывы дикого хохота и громкие возгласы. Я сидел и размышлял, каково мне придётся в индийском цирке. Может, там будут слоны. Хорошо бы были. И тут в голову полезли мысли об Уне – хоть бы она пришла, ну пожалуйста… Тут-то в темноте я и разглядел Кайю, который бежал к нам от опустевшей кухни. В руках он держал корзину. Он присел возле клетки и прижал палец к губам.
В этот раз Кайя принёс нам какой-то новый фрукт с шершавой колючей кожицей. Повар разрезал фрукт, раскрыл его и протянул нам. Орангутаны тут же налетели всем скопом и давай уплетать еду. А я зазевался, и в результате мне достались только кожурки. Поэтому я был на седьмом небе от радости, когда Кайя извлёк из корзины небольшую миску и вручил мне. Это был рис! Я повернулся спиной к малышам и набил полный рот, пока они не видят. К счастью, орангутаны были полностью поглощены фруктом. Кайя и воду нам принёс, несколько бутылок, чтобы всем хватило. Я помог каждому из малышей напиться, а сам выпил остатки до последней капли. Кайя подождал, пока я закончу пить, и только потом заговорил.
– Мне очень нравится твой стих, – прошептал он. – Я тоже его знаю. Учил в миссионерской школе давным-давно, когда был мальчишкой, как ты. Красивый стих. Он навсегда в моей голове. – Кайя беспокойно оглянулся. – У меня плохие новости. Я прислуживал сегодня в доме мистеру Энтони и охотникам. У них там большая гулянка. Отмечают, что тигра убили. Я слышал, как они разговаривали. Охотники сказали, тебя надо убить. Ты видел их лица и знаешь, кто они. Можешь рассказать полиции. По закону нельзя тигров убивать и орангутанов ловить тоже. Им это известно. Поэтому они сказали мистеру Энтони: «Не продавайте его в цирк. Его надо убить». Я очень боюсь, что мистер Энтони так и сделает. Ты знаешь его в лицо. Ты вообще много знаешь. Тебе нужно уйти из этого места. Бежать.
– Но как? – спросил я. – Гляди, какой замок. Без ключа такой не откроешь. У тебя есть ключ?
Кайя покачал головой.
– Нет, ключа у меня нет, – ответил он. – Но, может, мы и без ключа обойдёмся. Как это говорится? Глаза боятся, а руки делают. Ты послушай. Слышишь, они там, в доме, буянят? Если мы всё сделаем тихо-тихо и если повезёт, они нас не увидят и не услышат. Я принесу с кухни ножи. У меня есть ножи, как пилы, очень острые. Думаю, не так это трудно. Я пилю, ты пилишь, вместе перепилим прутья. Тогда ты на воле. И обезьяны тоже. Пойдешь вверх по этой колее, на другую сторону перейдёшь, а там и джунгли. Ты мальчик из джунглей. Знаешь, как там укрыться. Но бежать надо быстро, без остановки. У мистера Энтони есть его псы. Как только он увидит, что вас нет, пошлёт их вдогонку.
– А они не узнают, что это ты помог мне?
– Вряд ли. Я варил еду для мистера Энтони, когда он ещё мальчиком был. Тогда он не был таким плохим. Просто жадным немножко, ну такое ведь часто бывает. Но жадность внутри его выросла и превратилась в дьявола. И теперь он дурной человек, злой. Он не верит мне и никому не верит. Но он думает, я всего боюсь. И пока я не услышал твой стих, так и было. Всю свою жизнь до сегодняшнего дня я боялся. Но я услышал стих про тигра. Я помню этот стих. Я вижу шкуру тигра на веранде. Я вижу тебя и обезьян, запертых в клетке. Я вижу мужчин, женщин и маленьких ребятишек, что трудятся тут как рабы. И я больше не боюсь. – Он поднялся на ноги. – Я вернусь совсем скоро. Принесу тебе ещё кокос. Я пошёл.