Мальчик из Гоби

Мы натянули поводья и перешли с рыси на шаг. Потом Нина спросила (по голосу ее я поняла, что она волнуется):

«Кажется, эти проклятые беляки не преследуют нас?»

«Конечно, нет! Говорят, наши загнали их на самый северо-запад, в район Улясута́я».[39]

Мои слова, как видно, успокоили Нину. Она вытащила из кармана ватника платок и обтерла им свое вспотевшее от волнения лицо.

«Как там теперь мой Василий? — через некоторое время снова заговорила она. — Куда он убежит?»

«Ничего, как-нибудь догадается, куда надо бежать. На то он и мужчина».

«Говорят, таким, как он, сопутствует удача. Это правда?»

«Правда, правда. Твой Василий человек везучий, вот увидишь, он сумеет вырваться на свободу. Не надо расстраиваться!»

Нина, кажется, успокоилась. Во всяком случае, на рассвете, когда мы выехали на опушку леса, она оживилась, стала с интересом смотреть по сторонам. А смотреть было на что! Вокруг нас расстилался необозримый ковер из трав и цветов, впереди зеркальной чистотой переливались воды озера, а за ним поднимались высокие горы.

Нина задумчиво посмотрела на белоснежных лебедей, плывших друг за другом, и вдруг спросила:

«Почему это лебеди обязательно плавают парами?»

Я подумала, что сейчас самое время отвлечь Нину от грустных мыслей, и рассказала ей легенду о лебедях. Вот послушай.

Давным-давно жили двое влюбленных — прекрасный юноша и красавица девушка. Каждый день отправлялись они на берег реки, пели песни, танцевали и играли друг с другом. Но однажды к ним подкрался злодей с длинной бородой и налитыми кровью глазами. Он натянул тетиву своего лука, и стрела пронзила грудь юноши. Юноша упал на землю, обливаясь кровью. А злодей схватил девушку, перекинул через плечо и хотел унести прочь. Но юноша поднял голову и крикнул слабеющим голосом:

«Где бы ни было озеро, там всегда мы будем вдвоем, слышишь, любимая!»

С этими словами он умер. И девушка тоже умерла от горя. Души их превратились в лебедей, и с тех пор лебеди всюду следуют друг за другом и любовь их бессмертна.

Нина молча выслушала легенду, но, вместо того чтобы успокоиться, совсем загрустила. «Ах, что я наделала, глупая!» — выругала я себя и тут же постаралась исправить ошибку.

«Тебе нравятся монгольские песни?» — спросила я Нину.

«Нравятся. Спой, пожалуйста, если не трудно», — попросила Нина, и я спела ей свою любимую песню.

— А какая песня была у вас самой любимой? — прервала вдруг бабушку Нарангэрэл, до сих пор не проронившая ни звука.

— Она называлась «Милый Юндэ́н». Я ее очень любила когда-то.

— Бабушка, спойте ее, пожалуйста, прошу вас! — взмолилась Нарангэрэл.

— Ну что ты, внученька! Твоя бабушка уже давно не поет. Когда-то, когда мне было двадцать лет, тогда, конечно, другое дело.

— Тогда скажите слова, а я попробую подобрать мелодию, ладно? — не отставала Нарангэрэл.

Бабушка улыбнулась и тихо запела:

Мой милый — красавец, мой милый — умен,
Решительны, быстры шаги у него.
Коса за плечами,[40]

на шее шарф,Из хошуна Далайва́на[41] мой милый Юндэн.
Он любит меня, а чтоб жарче любил,
Душистой травой я омыла лицо.
Мой милый — красавец, мой милый — умен,
Решительны, быстры шаги у него.

Бабушка помолчала, словно вспоминая что-то далекое, а потом продолжала:

— Ну вот, мы с Ниной добрались до опушки леса и остановились. Дамдин не разрешил нам ехать днем. Вот мы и провели целый день в лесу, а когда село солнце, двинулись дальше.

Скоро мы уже миновали перевал у разбитого дерева и поехали вдоль леса, по северному склону горы. Вдруг, откуда ни возьмись, мимо нас опрометью промчался козленок антилопы, а за ним и сама антилопа. Нинина лошадь испугалась, шарахнулась в сторону и понесла. Седло под Ниной съехало набок, сама она готова была свалиться наземь. Хорошо, что мне удалось перехватить повод, а то бы быть беде!

Я помогла Нине слезть с коня — он все еще прядал ушами и раздувал ноздри — и усадила ее на зеленый бугорок у самых деревьев.

«Ну, как себя чувствуешь?» — с тревогой спросила я.

«Плохо, — застонала Нина. — Что-то со мной стряслось, нехорошо мне». И она опять застонала.

Я испугалась: «Беда-то какая! Ведь она ждет ребенка».

Я сняла с лошади попону, постелила ее на землю, усадила Нину. Ее лицо кривилось от боли.

«Очень больно?» — растерянно спросила я.

«Ужасно… Просто нет сил!»

«Как же быть?»

«Не знаю. Решай сама!»

Вся ответственность лежала теперь на мне.

Между тем стало заметно темнеть. Я стреножила Нининого коня и подошла к ней.

«Вблизи, наверное, есть аил. Поеду посмотрю и скоро вернусь».

Нина облизала сухие губы — видно, ей очень хотелось пить — и спросила испуганно:

«Но ты недолго?»

«Нет-нет, я быстро и попить тебе привезу», — сказала я и, вскочив в седло, поскакала туда, где, по моим предположениям, непременно должны были быть люди.

IV. Ночь