Мальчик из Югуру

Нет, на этот раз все оказалось в порядке. Айао старательно скатал циновку и положил ее в угол хижины. Труднее было справиться с матрацем. Так же, как и матрацы братьев и сестер Айао, он был сделан из связок тростника. Изготовление такого матраца — дело нелегкое. Айао видел однажды, как это делала бабушка его подружки Анату́, нам Сикиди́. Ему шел тогда шестой год, а Анату была на год его старше.

...В тот день нам Сикиди собралась на болота, протянувшиеся, насколько хватал глаз, по ту сторону Югуруны — горы, от которой еще в далеком прошлом пошло название деревни.

— Я иду резать тростник, ты пойдешь со мной, Анату? — спросила старая Сикиди.

— А можно Айао взять с собой? — спросила Анату так ласково, что бабушка тут же согласилась.

И вот старая Сикиди вместе с детьми отправилась на болота. На обоих ребятишках были только коротенькие рубашонки без рукавов из набивной ткани. И если бы не бритая головка Айао и не заплетенные в косички волосы Анату, нельзя было бы разобрать, кто из них мальчик, а кто девочка.

В длинной набедренной повязке и в кофте, бабушка Сикиди, семидесятилетняя женщина среднего роста, крепкая, стройная, как и большинство африканок, шла позади ребятишек. Грудь ее, вскормившая многих детей, казалась под кофтой совсем плоской. На голове нам Сикиди белел, повязанный наподобие тюрбана, платок, из-под которого выбивались мелко вьющиеся седеющие пряди волос.

У бабушки Сикиди была гордая осанка и острый смеющийся взгляд. Она казалась строгой, но в то же время и доброй. Легкой походкой она шла позади Айао и Анату, держа в руке серп, который сама наточила о кусочек гранита, что хранился с незапамятных времен во дворе ее дома.

— А тростниковое болото глубокое? — спросил Айао у Анату.

— Сам увидишь.

— Воды там по шейку, как на реке, где мы ловим рыбу?

— В болоте не так уж много воды, там грязь.

— И можно увязнуть?

— Бабушке вода только ноги закрывает.

— А нам тогда будет по пояс.

— Не утонем, не бойся.

— Я-то умею плавать.

— Я тоже. Ты же видел, как я плавала, когда мы вместе ловили рыбу.

— Видел, только я плаваю дальше тебя.

— Это потому что...

— Никогда не надо заплывать слишком далеко, — вмешалась бабушка Сикиди.

— Л еслп вдруг вода поднимется? — спросил Айао.

— В тростниках вода никогда не поднимается, а если поднимается, то совсем ненамного, — ответила нам Сикиди.

И вот они пришли. Айао первый раз попал в эти места, хотя издалека частенько любовался болотом — плоской равниной, залитой по ночам масленистым светом луны. Он любил слушать кваканье лягушек и разноголосый концерт жаб. Братья и сестры Айао говорили, что все эти звуки доносятся с болот. А теперь Айао шагал по воде, среди тростников, и не видел ни одной лягушки. Он слышал только, как чавкала зеленая тина под ногами бабушки Сикиди, Анату и его самого. Тростник блестел под мягкими лучами солнца. Верхушки стеблей то темнели, то светлели, и казалось, что легкая дрожь пробегает по тростниковым зарослям.

Нам Сикиди нагнулась и принялась за работу. Раздался короткий, сухой треск, и срезанный тростник упал в воду. С величавым спокойствием, которое придает человеку старость и жизненный опыт, она продвигалась вперед, срезая целые охапки тростника. Это походило на битву, когда один человек хочет одолеть целое войско. Но нам Сикиди не была воительницей. Единственно, о чем она думала всегда, так это о том, чтобы достойно прожить свою жизнь и чтобы было чем накормить ребятишек. Эта истинная африканка относилась к той породе людей, возраст которых не определишь с первого взгляда, потому что они не поддаются преждевременной старости, а если стареют, то очень медленно. В свои семьдесят лет нам Сикиди двигалась так уверенно среди тростниковых зарослей и так ловко работала серпом, словно ей было не больше сорока лет.

Айао и Анату шли следом за ней, шлепая по грязи, от которой исходил странный запах — болотное зловоние, смешанное с терпким ароматом свежесрезанного тростника. Дети, счастливые тем, что могут помочь бабушке, охапками подбирали тростник и бежали раскладывать его на сухую, полегшую траву, залитую жаркими потоками солнца. Также бегом они возвращались обратно и несли новые охапки длинных, выше их собственного роста, стеблей.

Айао, торопясь сделать больше, чем его подружка, быстро бросал на землю свой тростник, нежный и блестящий, тонкий и хрупкий, как хрусталь, и бежал за новой порцией. Тем временем Анату не спеша, поставив стоймя свою охапку, поправляла все тростинки так, чтобы они сходились головками кверху. Затем, разделив на части, она зажимала их в кулаке, приподнимала и, ловко перевернув, раскладывала веером на сухой траве. Только после этого она возвращалась на болото. Девочка принесла всего три охапки, а Айао уже бежал за пятой.

Айао не мог не заметить, что Анату гораздо аккуратнее его раскладывала тростник.

— Зачем ты кладешь его так? — спросил он.

— Чтобы он скорее просох.

— А почему ты мне не сказала об этом раньше?

— Потому что ты, видно, очень торопишься.

— Ты хочешь сказать, что я стараюсь сделать больше, чем ты?