Мальчик из Уржума

— Я, — говорил старик, — на заводе новичок, — всего лет пятнадцать с лишним работаю. А есть у нас такие, что тут при заводе и родились. Мальчишек, котлочистов наших, видал? Так у многих из них и отцы здесь работают, и деды тут же помирать собираются. Да и куда уйдешь? Братья Крестовниковы — народ деловой, пронзительный. Они при заводе свои лавки открыли — на книжку товар отпускают. Рабочий человек и оглянуться не успеет, а уж он кругом в долгу. Да к тому же у нас, почитай, каждый рабочий в собственном доме живет. Дом — не дом, конечно, а четыре угла да труба наружу, а деньги на такой дворец те же братья Крестовниковы давали. Вот и выходит: они радетели наши, а мы их должники по гроб жизни. Свечку за них ставить должны, за здравие их драгоценное.

— Сам бы я до всего этого, может, и не дошел бы, — прибавлял старик, да Григорий мне как на ладони всё показал, а ему умные люди глаза протерли. Понимаем мы теперь, что да кто всему виною, только прямо об этом говорить не следует. У нас полгода тому назад студента одного арестовали практиканта в кислотном цехе. Социалистом оказался. А кто донес? Не иначе, как старший мастер. Он, говорят, в охранке служит.

И старик рассказал Сергею — не прямо, а обиняком — про тех, «кто виноват».

Рассказ этот был похож не то на сказку, не то на басню.

— Стоит себе дом, старый дом, труба набок легла. Из-под пола дует, окна порассохлись, двери скрипят. Холодно, грязно, погано. А в дому жильцы живут. Каждый в своей конуре. Каждый сам себе норовит обиход устроить. Один дыры в полу войлоком затыкает, другой в окно подушку сует, третий обоями новыми с этакими васильками каморку свою оклеивает. Думает красотой все изъяны закрыть. А из-под пола без передышки дует и дует. Сгнил дом, и фундамент давно просел — того и гляди завалится. Тут уж, сколько ни затыкай дыр, толку не будет. Ни к чорту дом не годится. Вот и пойми, кто виноват… Понял?

— Понял! — усмехнулся Сергей. — Царь виноват.

Старик даже привстал.

— Да ты, дурной, потише. Больно уж догадлив. Я тебе что рассказал? Про гнилой дом. Значит, кто виноват, что он сгнил? Хозяин виноват. Ты так бы и говорил: хо-зя-ин ви-но-ват. А ты вон куда метнул. Прямо в цель. Знаешь, что за такие слова бывает? В Сибирь, на каторгу…

Каждый раз, бывая в гостях у старого рабочего, Сергей узнавал что-нибудь новое и поучительное. Однажды он застал Акимыча взволнованным и сердитым.

— До чего хитры бестии, — ворчал старик. — «Ваше дело, говорят, прибавку от хозяев требовать, чтоб брюхо сыто было, чтоб теплые бараки для вас строили, а политика — не вашего, рабочего, ума дело». Нет, врешь, брат, чья политика, того и власть. Нам за свою власть, за рабочую, бороться надо.

Долго еще ворчал и сердился старик.

Сергей не выдержал и спросил, кого так ругает Акимыч.

— Экономистов. Самопервые предатели рабочего класса, — отрезал старик.

Прав был старый рабочий, когда возмущался «экономистами». Так социал-демократы называли людей, которые вредными разговорами отвлекали рабочих от политической борьбы.

Глава XXVII СЛУЧАЙ С ДВИГАТЕЛЕМ

Уже два месяца жил Сергей у Людмилы Густавовны, но с соседями своими по квартире слишком близко не сошелся. Они были и старше его, да и жилось им много лучше, чем Сергею. Студенты нередко устраивали вечеринки на паях, а у Сергея денег на пай не было, даром же он угощаться не любил. Вот и приходилось сидеть на кухне за чертежами да вполголоса подпевать, когда из комнат студентов доносилось пение. А песни пелись там всякие — и грустные, и веселые, и смешные. Чаще всего пели соседи Сергея казанскую студенческую песню:

Там, где тинный Булак
Со Казанкой-рекой,
Словно брат и сестра, обнимаются,
От зари до зари,
Лишь зажгут фонари,
Вереницей студенты шатаются.

Даже с Владиславом Спасским Сергей разговаривал не часто, пока не связала их одна общая затея.

— Знаешь, Сергей, что я придумал? — сказал ему как-то Спасский. Попробуем-ка мы с тобой соорудить электрический двигатель.

Сергею эта мысль пришлась по вкусу. Он еще тогда, когда Спасский при первой их встрече упомянул про электрический двигатель, подумал о том, как было бы хорошо смастерить такую штуку.

— Давай составим список всего, что нам понадобится для работы, предложил Спасский и, не ожидая ответа, вырвал листок бумаги из толстой клеенчатой тетрадки, в которой обычно записывал лекции.

Подсев к кухонному столу, он принялся писать.

Сергей сидел напротив и не сводил с него глаз, а Спасский писал долго, раздумывая, покусывая карандаш или почесывая кончиком карандаша бровь.

— Ну, готово, — сказал он, наконец, и протянул Сергею бумажку.

На ней четким, ровным почерком было написано: