Мальчик, которого растили как собаку

Но я знал, что моя первоочередная задача — уменьшить царящий вокруг Джастина хаос и снизить испытываемую им сенсорную перегрузку. Мы переместили его в одну из отдельных палат детского отделения интенсивной терапии. Затем мы сократили до минимума количество ухаживающих за ним сотрудников. Мы начали физическую и речевую терапию, а также обучение навыкам самообслуживания. Один из наших сотрудников, психиатр, проводил с ним время каждый день. Я также посещал его ежедневно.

Состояние Джастина улучшалось стремительно. Он делал успехи каждый день. С каждым днем ребенок, казалось, чувствовал себя все спокойнее. Он перестал бросать пищу и размазывать фекалии. Он начал улыбаться. Он демонстрировал явные признаки того, что он распознает и понимает словесные команды. Мы поняли, что он получал определенную социальную стимуляцию и привязанность от собак, с которыми он жил: собаки очень общительные животные, и в их стаях существует сложная социальная иерархия. Временами Джастин реагировал на незнакомых людей так, как это делают испуганные собаки: осторожно приближаясь, отскакивая назад и затем снова продвигаясь вперед.

С течением времени он начал проявлять привязанность ко мне и нескольким другим сотрудникам. Он даже начал демонстрировать признаки чувства юмора. Например, он знал, что «бросание какашек» сводит персонал с ума. И вот однажды, когда кто-то дал ему шоколадку, он позволил шоколаду растаять в руках и поднял руку, как если бы собирался что-то бросить. Окружающие отпрянули. А Джастин рассмеялся громким, веселым смехом. Это было его примитивное чувство юмора — отчетливо демонстрирующее, что он понимает влияние своих действий на окружающих и устанавливает связь с ними. И это быстро дало мне надежду на то, что он обладает возможностями для развития.

Однако поначалу мои коллеги думали, что я зря трачу ресурсы больницы, когда я просил, чтобы специалист по лечебной физкультуре помог ему научиться стоять и постарался улучшить работу его опорно-двигательного аппарата и мелкую ручную моторику. Однако в течении недели Джастин научился сидеть на стуле и стоять с поддержкой. Через три недели он сделал свои первые шаги. Затем появился специалист по реабилитации, который помог Джастину овладеть навыками, связанными с тонкой ручной моторикой и уходом за собой, научив его одеваться, пользоваться ложкой, чистить зубы. Многие дети, страдающие от недостатков развития, обладают развитым обонянием и часто стараются обнюхивать и лизать пищу или людей, но у Джастина потребность обнюхивать была особенно выражена, что, возможно, было связано с его жизнью среди собак. Его нужно было научить тому, что это не всегда уместно.

За это время логопеды помогли ему научиться говорить и давали много вербальной информации, пополняя его словарный запас. Его некогда дремлющие, неразвитые нейронные сети начали реагировать на эти новые паттерны повторяющихся стимулов. Его мозг, казалось, был подобен губке, жаждущей необходимых ему впечатлений и охотно впитывающей их в себя.

Спустя две недели Джастин поправился настолько, что его можно было выписать из больницы и устроить в приемную семью. За несколько следующих месяцев он достиг невероятного прогресса. На нашей памяти это было самое быстрое выздоровление ребенка, жившего в условиях крайней запущенности. Это изменило мои представления о потенциале, которым обладает человеческий мозг, чтобы справиться с последствиями заброшенности в раннем детстве. Я стал придерживаться намного более оптимистичных прогнозов относительно детей, которые пострадали от отсутствия должной заботы со стороны взрослых.

Шесть месяцев спустя Джастин был помещен в приемную семью, которая жила гораздо дальше от больницы. Хотя мы предложили свои услуги новой медицинской команде, курировавшей Джастина, в конце концов, мы потеряли его след из-за огромного потока пациентов, которыми начала заниматься наша группа. Однако мы часто говорили о Джастине, когда консультировали другие семьи, усыновлявшие детей, переживших заброшенность той или иной степени тяжести. Он заставил нас по-новому взглянуть на наши подходы к оценке и лечению таких детей. Теперь мы знали, что, по крайней мере, некоторые из них могли достигать улучшения гораздо быстрее, чем мы могли предполагать в самом оптимистичном варианте.

Примерно через два года после того, как Джастин лежал в больнице, в клинику пришло письмо из маленького городка — короткая записка от его приемной семьи с рассказом об этом ребенке. Он продолжал делать успехи, быстро оставляя позади этапы развития, которые никто даже не ожидал, что он достигнет. Теперь, в восемь лет, он мог пойти в первый класс. К письму была приложена фотография Джастина при полном параде, с коробочкой для завтрака в руках и с рюкзаком за спиной стоящего возле школьного автобуса. На обратной стороне письма Джастин сам написал карандашом: «Спасибо Вам, доктор Перри. Джастин». Я не мог сдержать слез.