Мальчик, который плавал с пираньями

Стен опасливо берёт нечто чёрное, твёрдое – и тут же роняет. Слишком горячо!!! Он подбирает шершавый чёрный шар – и снова роняет. Все вокруг смеются.

– Подкинь её пару раз, чтоб остыла быстрее, – советует Достоевски.

Ага, значит, это «она». Стен подбрасывает «её» несколько раз, перекидывает с руки на руку.

– Теперь ломай, – велит дядька.

Стен нажимает большим пальцем. «Она» всё ещё ужасно горячая, не очень-то разломишь. Но он нажимает снова, кусок чёрной корки отваливается, и Стен видит внутри что-то прекрасное, желтовато-белое; оттуда идёт пар, пахнущий дымом и ещё чем-то совершенно восхитительным.

– Картошка! – шепчет он.

– Ну наконец-то сообразил, – говорит дядька.

Стен подносит картошку ко рту и откусывает – мягкую, с дымком. Он смотрит на лица людей вокруг костра, а они на него. И все улыбаются. А он ест картошку. И ничего вкуснее он в жизни не ел. Достоевски смеётся, обнимает его. Стен вздыхает, откусывает ещё… И его понемногу отпускает. Он вдруг понимает, что тоже улыбается. И смотрит на Ниташу, и она сейчас кажется повеселее и посимпатичнее, чем прежде.

Они всё сидят вокруг костра. Едят печёную картошку.

Кто-то даёт Стену жестяную кружку с чаем.

– Ты, сынок, из каких краёв родом-то? – спрашивает дядька, который сидит за костром.

– Из Рыбацкого переулка, он в Рыбный причал упирается, – отвечает Стен.

– Это в том городе, где мы вчера были, – поясняет Достоевски. – У них там тяжёлые времена. Верфи закрываются, куча безработных… всё в таком духе.

– Значит, новую жизнь решил начать? – уточнил дядька.

– Ага, – ответил Достоевски за Стена.

– Ну, раз так, ты правильный выбор сделал, малец, – сказала женщина, вся увешенная бусами и ожерельями – они переливались и поблёскивали в отсветах пламени. – Мы тут все друзья. Своих в обиду не дадим.

Где-то в другой части пустыря женский голос выводит прекрасную песню на неведомом языке. Достоевски болтает с приятелями у костра. Они вспоминают ярмарки, которые видели сами, и ярмарки, о которых только слышали, – потому что люди всегда слагают легенды о прекрасном. Кто-то приносит к огню ящик пива, беседа перекидывается на двуглавых коз, а потом на всякие фокусы и трюки с освобождением от цепей. Поминают и медиумов – тех, которые умеют с покойниками разговаривать. Все здешние люди говорят с акцентом, они родом из самых разных земель, порой очень далёких. Стен слушает, как их голоса вспыхивают и рассыпаются, как искры костра, слушает – и забывает обо всём. Эти рассказы, точно причудливые неуловимые тени, берут его за руку и уводят, уносят вдаль. А потом на небо выкатывается огромная круглая луна и заливает пустырь странным серебряным светом.

– Говорят, Панчо Пирелли уже в пути, – произносит кто-то.

– Пирелли? Разве он не на Мадагаскаре? Не в Занзибаре? Не за тридевять земель?

– Я вообще считал, что он умер.

– Его видели на дороге, к северу отсюда.

– Панчо? Едет к нам? Не может быть! Пустые слухи.

– Он сам – слух. Не более чем слух. Тьфу!

– Вот увидишь своими глазами, тогда поверишь.

– Да тут и верить нечему. Он – шоумен, обманщик.

– Ошибаешься. Он – один из великих.

– Был, – включается новый голос. – Был великим. Был необыкновенным. Но старость не радость. Она настигает даже Панчо Пирелли… он уже не тот… был да сплыл…

Человек умолкает. Остальные вступают наперебой, через слово произносят «Панчо, Панчо» и удивлённо качают головами.

– Кто такой Панчо Пирелли? – осмелев, спрашивает Стен.

– Скоро увидишь, – отвечает Достоевски. – Если он и вправду появится. И клянусь, ты такого никогда не видывал.

Все согласно кивают, и беседа плавно перетекает на что-то другое.

Глава шестнадцатая

Они так и сидят у костра. Уже глубокой ночью Стен шепчет:

– Мистер Достоевски! По-моему, мне нужно в туалет.

– По-твоему? – переспрашивает Достоевски. – А на самом деле?

– Ну… в смысле… Да, нужно…

– Где у нас туалет? – громко спрашивает Достоевски.

– Туалет?! – весело удивляется кто-то.

– Сортир! Уборная! Ватерклозет!

Стен чувствует, что щёки у него пылают.

– Где тут туалет? – шёпотом спрашивает он.

– Там, в чистом поле, – Достоевски кивает куда-то во тьму. – Если тебе по-большому, отойди подальше и вырой ямку. Потом засыплешь. – Он похлопывает Стена по плечу. – Не волнуйся, завтра всё оборудуем поприличнее. А пока – сходи в поле. Мы тебе аукнем, чтоб на обратном пути не потерялся.

Стен встаёт, уходит в темноту, его провожают смехом. Спотыкаясь о кочки и ямы, он пробирается как можно дальше, на край пустыря. Вокруг пахнет картошкой, пивом, пирогами, лошадиными лепёшками, костровым и табачным дымом. К нему подбегает собачонка, обнюхивает ботинки. Худенькие полуголые дети кричат ему:

– Ты кто такой? Как тебя зовут?

– Стен.

– А что ты тут делаешь?

– Работаю. На «Утиной охоте», – отвечает Стен гордо и сам удивляется своей гордости.

– Ух ты! – Дети явно впечатлены.

Наконец Стен в кромешной тьме, на дальнем краю пустыря. И вдруг раздаётся тихий женский голос:

– Я же сказала, что мы встретимся.

Стен оборачивается. Невдалеке стоит женщина в длинном платье, голова замотана платком. Лицо светится под луной.