Мальчик, который рисовал тени

– Предвосхищая ваше любопытство, – произнес Фогт. – Крематорий – во-он там, за тем бараком. – Он неопределенно махнул рукой куда-то вперед. – Кстати, он у нас довольно примитивный. По назначению больше не используется, здание переоборудовали в склад. Вот в Биркенау – другое дело: там мы улучшили вентиляцию, и теперь трупы горят быстрее и качественнее. Даже грузовой лифт имеется. Короче, зондеркомандам не на что пожаловаться.

– Зондеркомандам? – Гуго кое-как выкарабкался из автомобиля, тяжело опираясь на трость, чтобы не поскользнуться.

– Особое подразделение заключенных, работающих с трупами. Да вы их видели на станции. Такие, в полосатых робах с желтым треугольником.

Гуго посмотрел туда, где виднелось странное сияние, напоминавшее полярное, и поднимался столб желтоватого вонючего дыма, замеченный им еще на станции. Похоже, Фогта его расспросы не беспокоили, и он решился продолжить.

– Это дымят крематории?

Фогт задержался на крыльце десятого блока, облизал потрескавшиеся на холоде губы.

– Иногда у нас образуется затор из нескольких партий, – признал он. – Крематории современные, производительные, но и их не хватает. Приходится устраивать костры из дров, облитых битумом и отработанным маслом, рубить деревья в Кобюре. Интересующий вас дым как раз от такого костра. Его легко отличить по цвету.

Гуго оторопело уставился на Фогта. Выходит, в лагере мрет столько людей, что трупы сжигают на кострах, и офицер этого даже не отрицает. Фогт едва заметно усмехнулся, и Гуго засомневался, шутит тот или говорит серьезно. Одно было очевидно. Небе прав, всякое неосторожное слово будет истолковано превратно и может повредить карьере. В обязанности Гуго не входит оценка организации работы в трудовом лагере, равно как и методов обращения с заключенными. Пора менять тему разговора.

– Расскажите мне о докторе Брауне, – сухо попросил он.

Тристан Фогт открыл дверь. За ней оказался коридор, пропахший хлоркой. Фогт щелкнул выключателем и молча пошел вперед. Его длинная тень поползла по мучнисто-белым стенам, подергиваясь в свете моргающих лампочек.

– Сигизмунд Браун был педиатром, специализировался на генетических болезнях, – произнес Фогт, поднимаясь на второй этаж.

Его чуть ли не строевой шаг звучал размеренной барабанной дробью.

– Доктор получил разрешение на работу в лагере лично от рейхсфюрера Гиммлера, – веско добавил офицер.

Это Гуго уже и сам раскопал в берлинских архивах. Уроженец Вупперхофа, окончил медицинский факультет, работал в Баварии, в детском отделении государственной больницы Кауфбойрен-Ирзее. В тридцать первом вступил в партию, в тридцать восьмом – в СС. Ветеран войны. Вернулся с фронта с ранением в ногу, тремя поясничными грыжами, которые время от времени надолго приковывали его к постели, и двумя железными крестами. Направлен на медицинскую службу в Аушвиц в звании обершарфюрера.

Гуго остановился на середине лестницы, чтобы дать отдых ноге и перевести дух. Он огляделся, скорее от смущения, чем из любопытства. Под лестницей вдоль коридора первого этажа располагались палаты. Для полевого госпиталя здесь было слишком тихо, а высокая квалификация того же Брауна не позволяла предполагать, будто его послали сюда, только чтобы оказывать помощь обычным заключенным. Что-то не сходилось.

– Доктора Брауна устраивала его работа? – спросил он.

– Разумеется! – Фогт энергично кивнул, серебряный череп на фуражке словно ухмыльнулся Гуго. – По сути, он получил повышение, а не понижение в должности, – добавил оберштурмфюрер.

У Гуго в голове не укладывалось, что ученый мог рассматривать работу в концентрационном лагере как продвижение по карьерной лестнице. Видимо, этот Браун был большим оригиналом.

– Кто обнаружил тело?

– Один из пациентов. – Фогт провел рукой в перчатке по поручню. – Судя по всему, наш доктор поперхнулся кусочком яблока. К сожалению, время было позднее, рядом не оказалось никого, кто бы ему помог. Пациент же заглянул слишком поздно.

– Под пациентом вы подразумеваете заключенного?

– Да, ребенка, – уточнил Фогт.

– Бедняга. Он наверняка перепугался.

– У вас есть дети, герр Фишер?

– Пока нет. Я не женат.

– А у меня был один. – Фогт вздохнул, и гримаса печали превратила его глаза в две лужицы расплавленного свинца. – Дети умеют замечательно справляться с ситуациями, которые пугают взрослых. Между нами говоря, детей Аушвица видом трупа не проймешь.

Они обменялись долгим взглядом. Казалось, офицер собирался сказать о лагере что-то еще, но передумал. Гуго чувствовал себя как на иголках. Он вновь осмотрелся, стараясь уловить царившую здесь атмосферу, и продолжил расспросы:

– Ребенок был пациентом доктора Брауна?

– Нет, Йозефа Менгеле.

– В блоке проживают только дети?

– Детей совсем немного, их привез доктор Менгеле из Биркенау. Палаты первого этажа заняты сотней с лишним женщин-заключенных, подопечных гинеколога доктора Клауберга. Как видите, берлинские болтуны все несколько преувеличивают. Масса врачей жертвует здесь своей карьерой, заботясь о заключенных и их детях.