Мальчик, который упал на Землю

Я учу английскому, и с математикой у меня нелады. Половину времени я ломала голову над сложением, половину – над вычитанием и половину – над делением. Еще ребенком я боялась таблицы умножения больше, чем оборотней. Но даже такому математическому олуху, как я, было очевидно, что свои финансы на частное образование я натянуть не смогу. Как бы поднять быстрых денег? Жизнеспособных вариантов было всего два: податься на панель или обчистить банк. Я, понятное дело, могла заработать состояние на демонстрировании своих купальников, но отказалась от этой затеи: убьюсь на эпиляции. Эх, если б можно было торговать сарказмом... Я бы разбогатела, как Крез. Может, попросить у себя в школе аванс? Скажем, лет за десять вперед. Мама высадила последние страховочные деньги аккурат перед тем, как Джереми бросил меня, оставался всего один человек, к которому я могла обратиться. С учетом всех обстоятельств, я алкала этого самую малость больше, чем собственной смерти через побивание камнями в Тегеране.

Глава 5 Моя семья и другие чужие

Мать Джереми оглядела наши пыльные плинтусы, задрапированные паутиной электрические патроны и небольшой селевой сход крошек вокруг тостера с высокомерным презрением маркизы, навещающей зачумленную холопью хибару. Хотя Вероника из тех поваров, кто тушит овощи примерно с месяц, стоило мне предложить ей магазинное, а не домашнее печенье, брови у нее взмыли к небу в презрительном отвращении. В присутствии моей бывшей свекрови я и всегда-то чувствовала себя Гаврошем, а теперь и подавно.

Последний раз мы с Мерлином видели ее шесть лет назад. Когда диагноз подтвердили, прапредки Мерлина по отцовской линии категорически утеряли к нему всякий интерес. Аутизм – неизбывный дефект. Бофоры – это вам не очаровательные эксцентрики, не любители копченой селедки, не открытые всем ветрам занимательные богатые франты с комическими зачесами, которые некогда навыигрывали бойскаутских шевронов по нижепоясному ориентированию. Не-не. Это непрошибаемые урожденные цари, социальные дарвинисты, поселковые джентльмены, вскормленные на густом да нажористом супе с потрошками, на пареном горохе и убоине, и собственный варикоз им – декор матери-природы, и начхать, что езда по мощеным улочкам соседней деревни с матерью Бэмби, примотанной к багажнику джипа, навсегда покалечит психику местной детворы.

Ни разу в жизни я не ела я их доме того, что они сами не вырастили, не загнали, не изловили, не подстрелили, не ощипали, не нафаршировали или не зажарили с домашними травами и потом не счистили с костей. Они выбраковывали нещадно. Избавлялись от некондиции в помете. И никаких соплей. Дерек Бофор – натура настолько же нежная и любящая, как кусок окаменелой древесины. Поэтому, когда после развода мы с Мерлином оказались ампутированы, как раковая опухоль, у меня не было никакого шока. Но сейчас моя бывшая свекровь, разглядывая десятилетнего Мерлина, учуяла, что некоторые ее гены и впрямь бормочут в его крови. В мальчике явно звучало генетическое эхо Джереми, и ее это потрясло. Хоть и блондин, Мерлин был бонсаи-копией Джереми – стройный, высокий, косматый и с теми же люминесцентно-голубыми глазами.

Мерлин заговорил первым:

– Ну не поразительно ли, что ты – моя бабушка?

И одарил ее улыбкой зубастой невинности.

Вероника (более известная в моей семье под именем «Хавроника» – за ее непроходимую тупорылость) выдавила ему сиропную улыбку:

– Здравствуй, милый.

– Ой, ну вот зачем эта вульгарная ухмылка? – Мерлин поморщился. – Пожалуйста, не улыбайся мне так! Это меня нервирует. Раболепная прямо. Фу!

Он прикрыл лицо, будто прячась от лучей смерти, выпущенных в него из научно-фантастической пушки.

Наступил Вероникин черед ужасаться. Она вся побагровела, будто ее ошпарили.

– Мерлин, может, пойдешь попишешь циферки?

Мой занятный сынок взял моду часами записывать результаты крикетных турниров. Он выучил карьерные перемещения каждого игрока, каждый выигрыш, промах и счет каждого матча, когда-либо сыгранного на планете. Он был точен, как компьютер, – но не мог определить время по часам. Моя бывшая свекровь ошалело смотрела, как я вывожу Мерлина в коридор, где он забирается в бельевой шкаф. Я закрыла за собой дверь комнаты и повернулась к ней.

– Иногда мне кажется, что Мерлин – инопланетянин, – сказала я в шутку. – Временами такое чувство, что я его не родила, а нашла под космическим кораблем и вырастила.

Вероника разместила свою тушу на краю стула и теперь нетерпеливо покачивала пухлой ножкой. Ноги у нее все были в распухших венах и узлах, как в синих гетрах рыхлой вязки. Над ступнями, которым было бы куда уютнее в галошах, но их втиснули в крошечные туфельки, нависали оплывшие щиколотки – как тесто, выпершее из квашни. Я сидела напротив, подобрав ноги под себя, чтобы вся эта процедура выглядела как бы неформальной.