Мальчик, который видел демонов

Проснулся я задолго до звонка будильника и долго стоял под душем. Потом примерно час наводил глянец на туфли, черным маркером закрасил все потертости, чтобы они выглядели как новенькие. Управился со всем до восьми утра. Перевесил фотографии и рисунки нашего нового дома, которыми украсил стены моей комнаты, какое-то время посидел, представляя, как мы там будем жить, вместе готовить в кухне, выходить в сад, когда выглянет солнышко, развешивать по стенам фотографии лилий и дельфинов.

Я нарисовал маме картину и написал на обратной стороне: «Мама, я надеюсь, ты скоро поправишься, потому что я тебя люблю, и если здоровья у тебя будет столько же, сколько у меня любви к тебе, то ты перестанешь болеть».

Мама ждала меня в гостиной, которой пользуются все пациенты ее отделения. Она надела новые джинсы и синюю футболку, немного подкрасилась: светло-розовые тени для век, румяна, тушь для ресниц. Я так обрадовался, увидев ее, что чуть не расплакался, но подумал, что она тоже расплачется, глядя на мои слезы, и сдержался.

Когда она отпустила меня, я сел напротив и улыбнулся.

– Как тебе нравится новая школа? – спросила мама, хотя уже говорила, что не рада моему переводу в новую школу.

– Нормально, – ответил я. – Это ведь только временно?

Она кивнула.

– А что ты принес?

Я держал в руках альбом.

– Я нарисовал много картин. Аня говорит, что так я быстрее поправлюсь. Показать тебе?

Мама улыбнулась.

Я сознательно больше не рисовал скелеты, потому что они вроде бы огорчали людей, поэтому показал ей цветочные клубы, которые видел из окна, класс на занятиях, портрет Вуфа. Когда мама увидела Вуфа, улыбка сползла с ее лица. Она долго смотрела на картину, приложив руку ко рту.

– Что-то не так? – спросил я.

Она глубоко вдохнула, а потом сжала мою руку своими.

– Алекс, очень жаль, но и Вуфу пришлось переехать в новый дом.

– Это ты про что? – удивился я.

Я не расслышал всех ее слов, потому что мое сердце билось слишком громко, но основное уловил. Вуфа поместили в приют для собак, когда тетя Бев уехала обратно в Корк, и в доме никого не осталось, чтобы кормить и выгуливать его. С собой она взять собаку не могла. Подумал о Вуфе, запертом там с другими лающими, несчастными собаками, кружащим по клетке, размером с половину туалета, и гадающим, что он сделал не так, раз уж попал туда.

Наверное, дыхание у меня участилось, потому что мама обняла меня и произнесла:

– Ох, Алекс, мне так жаль, это моя вина.

– Мы сможем его забрать?

Мама еще крепче прижала меня к себе, а когда вновь посмотрела на меня, тушь потекла по лицу влажными черными полосками.

– Вероятно, – ответила она. – Если он все еще там.

Я хотел спросить, не думает ли она, что Вуфа могли усыпить. Однажды я подслушал, что в приютах так поступают постоянно, поскольку собак у них слишком много. Но испугался, что вопрос еще сильнее расстроит маму.

– Это моя вина, – повторила она. – Если бы я не попала сюда, мы бы скорее всего оставались дома.

Наконец-то я вспомнил о манерах и достал из кармана носовой платок. Протянул маме, она улыбнулась и вытерла лицо.

– Когда ты поедешь домой? – спросил я.

– Не знаю.

Я задумался: что мне сделать или сказать, чтобы мама повеселела? Тут же в голову пришла мысль о Руэне, спасшем папу, но мне не хотелось говорить ей про ад: она бы решила, что я спятил.

Поэтому сказал другое:

– Я знаю, что тебе недостает моего папы, мама, и я вижу, что ты постоянно грустишь после того, как он умер. Но я думаю, что когда-нибудь мы сможем увидеть его. На Небесах.

Мама очень медленно опустила носовой платок. Выглядела рассерженной.

– Алекс, что значит, он умер? – спросила она.

– Я хотел сказать, что он умер в то утро, когда я нашел тебя в кровати со всеми этими таблетками, а бабушка вызвала «скорую»…

Я замолчал, потому что мама смотрела на меня так, будто я сошел с ума. Ее рот открылся, а на лбу появилась линия, которая начала превращаться в букву V.

– Мама, извини, не следовало мне говорить об этом.

Она опустила руки и вздохнула.

– Мне очень жаль. – После моего прихода она только и делала, что извинялась. – Я думала, ты понимал, Алекс. – Она взглянула в окно, солнце осветило ее лицо. – Бабушка всегда говорила, что я воспринимаю тебя взрослым, ожидая от тебя слишком многого. Наверное, потому, что ты всегда казался мне старше своих лет. Ты знаешь, что пошел в десять месяцев?

Мой желудок начал завязываться в узел.

– Патронажная сестра удивлялась, она никогда не слышала, чтобы ребенок в девятнадцать месяцев так говорил. Прямо-таки как четырехлетний, и это с учетом того, что обычно мальчики отстают в развитии от девочек. – Она улыбнулась. – Я очень тобой гордилась, Алекс. И боялась. Не знала, как тебя кормить, как приглядывать за тобой. Не знала, даю ли я тебе все необходимое. Но ты удивлял нас всех.

– Ты хочешь сказать, что папа жив? – спросил я.

– Он в тюрьме Магиллигэн. Я пыталась взять тебя с собой на свидание, но ты отказался.

Я откинулся на спинку стула, словно она только что ударила меня в лицо.

– Алекс! – Мама наклонилась ко мне, протянув руки.