Мальчик на главную роль

— Меня Репа в школу не пускает, — сказал он и дёрнул верхней губой, как будто хотел заплакать.

— Заходи! Как это Репа тебя не пускает?

— Он в подворотне стоит, у мусорных баков, и не пускает. Говорит: «Дай открытку, тогда пущу».

— Какую открытку?

— Папину, японскую, с женщиной.

— А тебе что дороже: школа или открытка?

— Школа… — Кирюха пролепетал это, не понимая, что я издеваюсь над ним. А раз он не понимал, то и издеваться уже расхотелось и расхотелось дать ему по уху за то, что припёрся, когда я в школу раздумал идти.

— Только открытки-то уже нет. Папа отобрал.

— «Папа, папа»! — передразнил я. — А ко мне ты чего пришёл?

— Чтобы вместе идти в школу.

— А я как раз не иду.

— Почему?

— Не хочу. У меня сегодня ответственная съёмка. Драку на крыше вагона снимаем.

— Какую драку? Какую? — пристал Кирилл.

Я говорить не хотел, но он так привязался, что пришлось сказать. Поезд идёт на большой скорости. Человек в маске взбирается на крышу вагона. Он подкрадывается ко мне сзади, даёт мне по шее, хочет скинуть меня вниз, прямо под колёса, но не тут-то было! Я подсекаю его, он падает, хватает меня за руки, мы сцепляемся и катимся по крыше. А поезд — тук-тук, тук-тук…

— Настоящий поезд?

— А ты думал?

— Как же на настоящем-то?

— А вот так. В кино увидишь. Поезд мчится мимо домов, лугов, въезжает на мост, и здесь, на мосту, он поднимается вот так, а я ему — короткий хук, вот так, и он…

Я замолчал.

— И он? — спросил Кирюха. Он как пришёл, так и стоял в пальто, в шапке, с большим своим министерским портфелем, и глаза у него были круглые.

Я пошёл в комнату и залез под одеяло.

— Ну, и чего же он? — поплёлся следом Кирюха.

Но мне надоело врать.

— Так чего же он дальше? — пристал Кирюха.

— Упал и его поездом надвое перерезало.

— Как? — Глаза у Кирюхи вылезли на лоб. — Как же это делают?

— Наезжают, и всё. Ты, между прочим, в школу опоздаешь.

— А я тоже не пойду. Буду с тобой сидеть.

Только этого не хватало! От Кирюхи мне ещё тоскливее, ещё хуже будет.

— Наталье Васильевне что завтра скажешь? Скажешь: «Меня Репа не пускал, он мне морду обещал набить». Да?

— Скажу, что я анализ делал.

Я захохотал. Вот это Кирюха, вот это молодец! А-на-лиз! Ай да Кирилл!

— Ладно, пошли!

Я поднялся, быстро оделся, и мы выскочили из дома. Репы в подворотне не было. Он, как видно, смотался в школу. Кирюха смело протопал мимо мусорных баков.

На русского меня вызвали. Пока я на доске образовывал причастия, учитель смотрел мою тетрадку.

— Грязно, Янкин, очень грязно пишешь. И что вот это такое: «певый»? «Певый соловей». Вы не знаете, ребята, что это такое?

В классе захохотали.

— Может, ты имел в виду «левый соловей», Янкин? Но разве для соловьёв существует лево и право?

Конечно, он теперь мог издеваться сколько хотел. Я сам, дурак, виноват: пожалуйста, поиздевайтесь надо мной, я вот вам напишу: «певый».

— Он имел в виду «первый», — крикнул с места Кирюха. — «Первый соловей».

— А что это такое: первый соловей? — спросил учитель.

— Это Милка — первый соловей. Раньше всех начинает свистеть, — сказал Кирюха.

И все засмеялись, только теперь уже над Милкой. Милка покраснела и засмеялась тоже. Но было видно, что ей не смешно.

— С заданием на доске ты, Янкин, справился, но твои домашние упражнения оставляют желать много лучшего. Какие суффиксы образуют действительные причастия настоящего времени?

— «Ущ», «ющ», «ащ», «ящ»! — крикнул я.

— Садись. Четыре с минусом.

Первая четвёрка по русскому за всю мою жизнь! Я не рад вовсе. В голове у меня какой-то подозрительный шум, и весь класс вместе со столом учителя, доской и картой на стене начинает отодвигаться, становится всё меньше, как будто я смотрю на них в перевёрнутую подзорную трубу, и все их разговоры и галдёж даже не долетают до меня. Я рассматриваю маленький класс, и маленькие ученики выходят к маленькой доске и пишут на ней маленькие буквы. А у меня растут и становятся горячими уши. Они такие большие, что я могу завернуться в них и согреться, потому что мне холодно и меня бьёт озноб.

— Алёша, — говорит Наталья Васильевна и кладёт прохладную руку мне на лоб, — ведь Кирилл прав: ты действительно болен.

Оказывается, уже перемена, и учитель ушёл из класса, а я всё сижу, и около меня стоят Наталья Васильевна и Кирюха. Наталья Васильевна поднимает меня с парты и говорит:

— Идём, Алёша, в медпункт.

— По медицинской части для образования причастий, — улыбаюсь я.

— Для общего образования! — шутит Наталья Васильевна, и мы идём с ней в медкабинет.

Оказывается, температура у меня тридцать восемь с чем-то.

— Тебе надо лечь в постель и вызвать врача. Отец когда с работы вернётся?

— Он уже вернулся.

— Вот и хорошо. Пусть вызовет врача, а я завтра навещу тебя, — говорит Наталья Васильевна.

Я не вру, что отец уже дома. Я действительно думаю, что он уже дома, и от того, что я так думаю, мне не хочется идти домой. Он ведь, наверное, спит на диване, сбросив прямо на пол пиджак, и храпит и стонет во сне.

Но никакого отца дома нет. И не было. Постель моя раскрыта, и все вещи в том самом беспорядке, в каком я их оставил. Я бросаюсь в постель и тут же засыпаю.