Мальчик на главную роль

Вслед за этим «полетели» самолёты, раздались взрывы, и по сигналу ракеты люди бросились бежать. Увлекаемый толпой, побежал и Павел Андреевич. Некоторое время он бежал вместе со всеми, но потом растерялся и остановился. И тут раздался близкий взрыв. Его оглушило, и он, испугавшись, опять побежал. Но в дыму потерял ориентацию и оказался под макетом дома, который должен был взорваться. Кто-то у съёмочного аппарата его заметил и закричал, но было поздно: ухнул взрыв и макет обрушился прямо на него.

Все, кто стоял у аппарата, бросились вытаскивать Павла Андреевича из-под обломков. Но когда обнаружилось, что он цел и невредим, да к тому же не имеет никакого отношения к съёмке, а труд всей ночи пошёл прахом, на него обрушились со всей силой гнева. Появились милиционеры, стали выяснять, кто он такой и как проник на площадку. Не слушая никого, Павел Андреевич лихорадочно метался и разгребал обломки макета. Там он и нашёл Алёшин ковбойский костюм, вернее, то, что от него осталось.

Павел Андреевич как-то весь обмяк и покорно пошёл за милиционером. В милиции он неожиданно разбушевался, требовал, чтобы ему вернули остатки костюма, грозился, потом плакал. Утром за хулиганство, срыв важной киносъёмки он получил пятнадцать суток.

Алёшин ковбойский костюм или, точнее, бывший костюм остался в милиции.

…И вот теперь он сидит перед нами. Он осунулся, бледен, руки его дрожат. Он избегает встречаться с нами взглядом, прячет глаза, отворачивается. Ему мучительно стыдно, и посиневшие губы с трудом выдавливают путаные, неясные слова. Я слышу в этих словах раскаяние и боль, но капитан…

Он ведь ничего не знает. Поэтому я принимаюсь рассказывать капитану всю историю с самого начала, от того самого дня, как я, трясясь в ночном трамвае, увидел в стекле отражение упрямого мальчишки. Пока рассказываю, я начинаю понимать, что история, развернувшаяся на моих глазах, так втянула меня в своё течение, что я уже сам часть этой истории, никуда мне теперь не деться и одно у меня дело — привести её к благополучному концу. Все мы — вместе с Алёшей, Натальей Васильевной, Михаилом Ивановичем и ассистентом Валечкой — один общий корабль, который не может плыть дальше, к счастливым берегам, высадив посреди пути часть экипажа. Я стараюсь как можно вразумительнее объяснить это капитану, убедить его присоединиться к нашему кораблю и с надеждой смотрю сквозь стёкла его очков. Павел Андреевич сидит обречённо в стороне, а Михаил Иванович впервые на моей памяти не говорит ни слова, а только слушает меня и кивает головой в знак согласия.

Мы уезжаем из милиции, оставив Павла Андреевича там ненадолго.

Глава тридцать вторая, в которой с Тамерланом происходит несчастье

Пока Алёша болел, мы снимали эпизоды без его участия. Город ещё спал, когда из ворот студии выехал кавалерийский эскадрон. Вслед за эскадроном тронулась вереница машин со съёмочной техникой, осветительной и звуковой аппаратурой, автобусы с костюмерами, гримёрами, артистами и членами съёмочной группы.

Место, выбранное для съёмки, находилось в двадцати километрах от города. Большое поле раскинулось за обочиной широкого асфальтового шоссе. В обычное время шоссе заполнено легковыми и грузовыми машинами, но сейчас оно было перекрыто, а редкие машины шли обходным путём. По закрытому участку шоссе могла ездить лишь специально оборудованная операторская машина. Кроме аппаратуры и нас с ассистентами, в машине находился Глазов.

Сапёры отлично подготовили поле, и, как только стало светать, началась репетиция. Всадники, одетые в форму офицеров и солдат белой армии, гарцевали на конях, распределяясь по полю. Каждый точно знал место, откуда он кинется в атаку. Чтобы лошадь упала вовремя, у каждой к передней ноге был привязан ремень, конец которого держал всадник. В нужный момент всадник подсекал лошадь, она падала, а «убитый» выбрасывался из седла.

Я прикидывал в лупу аппарата общую композицию.

— Здравствуйте! — прокричал кто-то прямо в ухо.

Передо мной на белой лошади сидел молодой и румяный кавалерист в солдатской форме.

— Не узнаёте? А помните, вы в спортивный клуб приезжали Тамерлана смотреть?

Тут я узнал в кавалеристе того самого коновода, что встретил нас когда-то в конюшне. И Тамерлана узнал. Он был вычищен до блеска, бока его сверкали. Оскалив жёлтые зубы, он пережёвывал мундштук, и белая пена слетала на землю.

— Волнуется! — похлопал его по шее мальчишка.

— Ну-ка напомни, как тебя зовут, — сказал я.

— Матвей Лихобаба. А можно просто Мотяша.

— Как же ты стал киноартистом, Мотяша?

Мотяша покраснел. Он, верно, подумал, что я подтруниваю над ним, над скромной ролью, которая ему посчастливилась.

— У них лошади не хватало, — кивнул он в сторону, где Тимофеев разговаривал с Глазовым, — и я упросил товарища Митина взять нас с Тамерланом.

— А ты сможешь?

— Ещё бы! — выпрямился в седле Мотяша и, дав шенкеля, ускакал на своём Тамерлане.