Мальчик на качелях

Черпаков окликнул девочку. Она побежала к нам, но на полдороге споткнулась и с разбега упала в траву. Раздался громкий плач.

– Не подавайте вида. – Сергей Сергеевич даже не посмотрел в ту сторону. – Надо воспитывать в детях самостоятельность. Пусть выплачется, боль утихнет, и она сама успокоится.

Сложная наука – педагогика. Возможно, Черпаков смыслил в ней неизмеримо больше, чем я, – у меня не было времени выяснять это.

Я подбежал к девочке, поднял ее с земли, отряхнул платьице.

– Не надо плакать, Анечка, а то… – Что бы пострашнее придумать? – А то все бабочки разлетятся и больше никогда не прилетят. Ты ведь не хочешь, чтобы они разлетелись?

– Не хочу. – В ее глазах еще стояли слезы.

– Тогда иди и поймай вон ту, с желтыми крылышками. – Я легко подтолкнул ее в спину. – Только не торопись, а то снова упадешь.

Вернувшись к лавочке, я застал Черпакова в той же позе.

– Теперь я кое-что понимаю, Сергей Сергеевич, – присаживаясь, сказал я. – Позавчера, когда вы вошли в дом и увидели, что Иван Матвеевич мертв, то сразу увязали его смерть с бегством Юрия. Вы и до сих пор думаете, что…

– А что бы вы подумали на моем месте? – выдавил из себя Черпаков. – У него были причины не любить отца.

– Да, причины у него были, – согласился я.

Издали донеслись тягучие, траурные звуки музыки.

– Нам пора, – устало сказал Черпаков.

– У меня еще один, последний вопрос, – остановил его я. – В прошлый раз мне показалось, что вы знаете, куда мог уехать Юрий. Это так?

– Я не хотел путать вас своими домыслами. Юрий часто ездил в Ригу. Кажется, у него там есть знакомые.

Сергей Сергеевич кивнул на прощание и пошел к дочери. Она подпустила его поближе, но в последний момент увернулась и отбежала в сторону. Черпаков сказал что-то резкое, протянул руку, но она снова отбежала…

Стоя в сторонке, я ждал, пока схлынет встречный поток людей, возвращающихся с гражданской панихиды.

Сначала прошли студенты. Они сдержанно переговаривались, делая при этом излишне строгие лица, но молодость брала свое: кто-то вполголоса уже спорил с товарищем, прямо на ходу заглядывая в конспект, кто-то смеялся шутке. За студентами отдельными группками по два-три человека чинно прошествовали преподаватели. Последними шли музыканты.

Логвинов, когда я подошел к нему, стоял спиной ко мне и, приподнявшись на цыпочки, смотрел в сторону церквушки. Услышав мои шаги, обернулся.

– Не было Юрия, Владимир Николаевич, – сообщил он, но по его сияющему виду я понял, что это не все новости.

– А что ты там высматривал?

Он не ответил, пока не убедился, что поблизости нет ни души.

– Считайте, что магнитофонная кассета у нас в кармане. – Он поманил меня за собой. – Пойдем поближе, сами все поймете.

У металлической ограды, сплошь заставленной пышными венками, мы остановились.

«Маркин приходил», – подумал я, заметив большой букет желтых роз у мраморного надгробия с надписью «Вышемирская Елизавета Максимовна».

– Внимательней смотрите, Владимир Николаевич, – предупредил Логвинов.

«Что за чертовщина! Ну, венки, ну, надписи на лентах…» Я детально осмотрел пространство за оградой и в непосредственной близости от нее.

– Сочиняешь ты что-то… – начал было я, но в это время в глаза бросились полевые ромашки – небольшой, с десяток цветов букетик. «Да это же точная копия того самого, с веранды! И девушка, встречавшая Юрия после работы, тоже приходила с ромашками!»

Я не силен в геометрии, и совсем недавно, когда дочь зубрила очередную теорему, мне стоило большого труда втолковать, что через две точки можно провести только одну прямую. В ту среду, двадцать шестого сентября, я бы обязательно привел наглядный пример с цветами. Не знаю, помогло бы это ей понять логику древних греков, но я лично проникся к ним еще большим уважением.

– Интересно, – сдержанно заметил я. – Ты видел, кто их принес?

– Для чего же я здесь стоял? – сказал Логвинов. – Девушка, на вид лет девятнадцати-двадцати…

– Блондинка?

– А вы откуда знаете? Она подошла минут через пять после того, как вы с Черпаковым ушли. Я сразу обратил на нее внимание: держалась как-то особняком, хотя кое-кто из студентов с ней поздоровался. В руках цветы. Когда стали расходиться, Сотниченко увел ее с собой.

Девушка заинтересовала меня, но раньше, чем через пару часов, вестей от Сотниченко ждать не приходилось.

– Когда тебе на вокзал? – спросил я.

– К половине восьмого.

– Тогда пойдем со мной. Надо покопаться в записной книжке Вышемирского. В ней должен быть записан один рижский номерок.

Мы направились к выходу, и по дороге Логвинов рассказал о том, что удалось узнать в школе, где в свое время учился Юрий.

Глава 5

Среда, 26 сентября (продолжение)

1

День назад Юрий выбежал из своего дома и больше туда не возвращался. Он ушел из дома, в котором остался труп отца, из дома, в котором была совершена кража. Чего он боялся? Ответственности? Допустим. Но ответственности за что? За кражу? Маловероятно. Отчего же он убегал? Куда и зачем? Второй день мы бились над этими вопросами. Что-то сказал Черпаков, что-то Корякин, что-то Песков, но в общей сложности это мало что дало.