Мальчик на качелях

– Итак, вопрос первый, – услышали мы голос Вышемирского. – Редакция журнала «Вопросы литературы» интересуется моим мнением об авангардистских течениях в литературе двадцатых годов. – С легким шипением прокручивалась пленка. – Ну, во-первых, так называемый авангард никогда не был явлением единым и целостным. Его представляли писатели, полярно противоположные по духу. С одной стороны, декадентствующие индивидуалисты, с другой – коллективисты и истинные новаторы. В основе творчества первых лежит анархо-индивидуалистическая идеология, в основе творчества вторых – использование позитивных ценностей, накопленных веками человеческого развития… – Последовало молчание. – Суховато получается. Придется отредактировать на бумаге… – Перелистав страницы книги, Вышемирский продолжил: – Показательна в этом смысле творческая судьба Маяковского, Элюара и судьбы их литературных спутников Крученых, Бурлюка, Бретона. Выход первых за пределы футуризма, сюрреализма и литературная деградация вторых, оставшихся в кругу своих псевдоноваций, представляется закономерной. Подлинные художники никогда не разрывали форму и содержание, они стремились к диалектическому единству…

На веранде послышались шаги.

– Это ты, Юра? – громко спросил Вышемирский.

– Я, – донесся из прихожей голос сына.

– Зайди ко мне…

Стукнула входная дверь, раздались приглушенные голоса, затем приближающиеся шаги.

– Ты не один?

– Это не к тебе… – Голос Юрия стал громче, очевидно, он подошел ближе. – Мне надо поговорить с тобой… Срочно.

– Вот как? Представь, мне тоже, и тоже срочно… Я хочу знать, до каких пор ты будешь доставлять мне неприятности? До каких пор прикажешь терпеть твои выходки?!

– Выходки? – не понял Юрий.

– Да, выходки! – резко сказал Вышемирский. – Сколько я помню, ты не дал мне ни минуты радости… Неужели у тебя нет ни капли жалости к отцу? Хорошо, не к отцу, просто к больному, старому человеку! Посмотри на себя, на кого ты похож: волосы растрепаны, рубашка расстегнута, от тебя за версту разит вином… Я мечтал видеть тебя сильным, умным, самостоятельным… Сколько раз я просил тебя: веди себя прилично, не забывай, чей ты сын. И что же? Ты так и живешь недоучкой, а теперь вместо глупостей начал совершать подлости! Мне стыдно за тебя! Остановись, пока не поздно, стань наконец нормальным человеком! Неужели это непосильная задача?!

– Хватит! – выкрикнул Юрий. – Я пришел не для того, чтобы выслушивать твои нотации! – Он сделал паузу и заговорил тише: – Я пришел за помощью… Постарайся понять меня…

– Понять? – Вышемирский. судя по тону, был возмущен. – Ты хочешь понимания?! Я не могу и не хочу понимать человека, который заставляет плакать девушку, которая ждет от него ребенка. О каком понимании ты просишь, негодяй?!

– Ребенка? Какого ребенка?! Тебе Оля сказала, да? Она была у тебя?!

– …Кто-то стоит в прихожей. Посмотри, кто там…

– Ты скоро, Юра? – Это был голос Елецкой.

– Какого черта! – закричал Юрий. – Убирайся отсюда! Жди в моей комнате. – Он обратился к отцу: – Папа, я не могу тебе сейчас всего объяснить… У меня совсем нет времени… Потом я тебе все расскажу…

– У тебя нет времени, – без всякого выражения повторил за ним Вышемирский.

– Да пойми ты, наконец… меня преследуют… мне угрожают! Я запутался, помоги мне! Прошу тебя!..

– Что тебе нужно? Говори и оставь меня в покое…

– …Мне нужны деньги. Извини, папа, но мне не к кому больше обратиться…

– Возьми, – тихо сказал Вышемирский. – Возьми и уходи. Я не хочу тебя видеть…

– Но ты должен меня понять… Я никогда и ни о чем не просил тебя. И сейчас прошу не подачки, а помощи…

– Тебе нужны деньги – возьми их, – повторил Иван Матвеевич.

Юрий заходил по комнате.

– Ты снова не хочешь понять меня… Вспомни, когда мы остались вдвоем. Мне было тринадцать. Ты помнишь, как я приставал к тебе с вопросами, со своими детскими проблемами… Тогда мне нужна была твоя поддержка, твой совет, твое сочувствие. Я нуждался в тебе, папа. Что ты сделал тогда для меня? Ты был занят работой, поглощен своими делами… А я оставался один, совсем один. Почему ты не научил меня отличать добро от зла, почему не подсказал тогда, что выбор делается не однажды, не сразу, а на каждом шагу, что воздержание от выбора тоже выбор… Тебя это не интересовало… Ты думал, мне достаточно дышать одним воздухом с тобой, чтобы избежать ошибок, думал, что те абстрактные добродетели, которые ты стремился привить мне с детства, могут помочь? «Приходи домой вовремя, веди себя прилично, будь серьезней». Разве этого я ждал? Разве с этим надо было начинать жизнь? Я делал ошибки, я пытался исправлять их сам, без твоей помощи… Это не всегда удавалось, не удалось и сейчас… Сколько раз в трудные минуты я мысленно обращался к тебе, папа, но, кроме «веди себя прилично», ничего вспомнить не мог.

Голос Юрия дрожал от волнения.