Вволю накатавшись, вызвали двенадцатую потягаться с ними в волейболе.
Янко некогда было думать ни о суде, ни о своих матерях. Он почти не вспоминал родную мать и вовсе не грустил от того, что его не навестила приёмная. От усталости он заснул тотчас, лишь прикоснулся к подушке.
Однако утром он забеспокоился. Когда приедет мать и что будет с ним? За обедом он плохо ел и всё время смотрел на дверь. Наконец мальчишки хлынули к выходу, увлекая за собой и Янко. Господин Хелригель позвал его к себе.
— Курт, с час назад звонила твоя мать.
Янко оживился:
— Звонила?
— И просила передать тебе, что на этой неделе она не приедет. Уехала с отцом по важному торговому делу в Рурскую область. — Постукивая по письменному столу своими костлявыми пальцами, он продолжал: — Ты уже познакомился с нашим интернатом настолько, чтоб знать, что здесь тебе плохо не будет. Не так ли? Потом начнутся уроки, задания, но сейчас ещё каникулы, важны только игры. Завтра утром мы будем играть в военные игры на суше и на море. Тебе это в новинку!
На другой день сразу после завтрака все вооружились деревянными ружьями, револьверами и даже маленькими пушками. Комната Янко получила жёлтую яхту, которой выпала честь везти главнокомандующего всеми «вооружёнными силами» генерала Зигфрида Хелригеля. Все стреляли, шумели, кричали, не обошлось без крови и слез. Но у Янко душа не лежала к этой дикой и жестокой игре, в продолжение которой его непрестанно мучил вопрос: почему его вдруг бросили обе матери? Даже не пишут. Как они могли забыть его?
Послеполуденные спортивные игры и состязания внушали ему одно отвращение, товарищи казались чересчур навязчивыми, ему захотелось побыть одному. И тут он заметил, что они ходят за ним, как тени. Стоило ему немного отойти, как к нему тотчас подбегали товарищи или приближался Святой Перегрин и своим тягучим голосом бубнил о том, как-де нехорошо отделяться от друзей. Поблизости от интерната не было ни единого дома. Кругом, куда хватал глаз, простиралась равнина с разбросанными там и сям одинокими деревцами. Внезапно он ощутил всю скуку этого края и загорелся желанием немедля покинуть его.
Перед ним вдруг возникло поле на склоне горы, в саду над полем — белый дом. Всё пристальнее вглядывался он в призывно манящие горы. Вот послышались приветливые голоса, откуда ни возьмись появился пахарь, а вслед за ним — родная мать. Озарённая любовью и счастьем, точь-в-точь как там, в суде, шла она к нему навстречу. С каждым днем образ её становился ему всё ближе и милее, мысль о доме на склоне зелёных гор всё привлекательнее.
Вечером господин Хелригель вызвал его в канцелярию. Сначала он уговаривал его поскорее забыть всё, что хранила ещё память о ранних детских годах, ибо это-де помешает ему осенью учиться. И вообще, немецкому мальчику не пристало быть таким размазнёй. Немецкий мальчик должен играть в военные игры, хорошо учиться и бороться за прогресс! Немецкий мальчик должен стать гражданином новой, объединённой Великой Германии!
После столь пространного вступления он улыбнулся, насколько ему позволяла его постная физиономия, и добавил:
— Курт, я всё знаю о тебе. Отец мне сказал. Я знаю, что через два дня будет вынесено окончательное решение. Но каким бы ни было это решение, ты наш, нашим и останешься.
Хелригель продолжал разглагольствовать, а Янко думал: «К чему он клонит?»
— У нас перед тобой открыты широкие перспективы, — Хелригель буквально захлёбывался словами. — Можешь стать коммивояжёром, как твой отец, банковским служащим или офицером, а то и капитаном большого корабля. Если осенью поступишь в гимназию, перед тобой откроются все пути. Можешь учиться в нашей гимназии. На будущей неделе большинство твоих товарищей уедет, а их место займут наши постоянные воспитанники. С ними ты тоже быстро подружишься. А какие у нас учителя! Настоящие учёные и герои прошедшей войны! Не хочешь ли, Курт, остаться у нас и на учебный год?
— Грот просил вас оставить меня?
— Я хочу получить твоё согласие, ибо желаю тебе добра, ибо…
— Нет, нет, у вас я не останусь! — крикнул Янко и выбежал из канцелярии.
Господин Хелригель так и не успел закончить фразу.
С того момента беспокойство Янко возрастало с каждой минутой.
Товарищи чуть ли не насильно вовлекали его в свои игры. Даже к морю он охладел. Впрочем, назавтра небо затянулось тучами, и ночью пошёл дождь, которому не видно было конца. Целый день все томились в помещении.
Янко весь день был как на иголках. Там, в далёком Ганновере, решалась его дальнейшая судьба. Вновь и вновь спрашивал он себя, какое вынесли решение и где находится его настоящая и где его приёмная мать.
Вечером он пошёл к господину Хелригелю.
— Вам что-нибудь сообщили?
Господин Хелригель прищёлкнул языком и протянул ему шоколад:
— На, ешь и не думай о суде союзников. Я уже говорил тебе, что мы сами вынесем решение. Вот мы и решили: Курт Грот останется в Германии!
Всю ночь Янко проворочался в постели.