Мальчик с Голубиной улицы

Всюду, где только было возможно, появлялся оратор и призывающим, жалобным голосом кричал:

— Граждане!..

И граждане, разрывая себя на части, слушали то одного, то другого оратора. Играли оркестры.

Дядько в белом картузе, с красным острым кадыком вскочил на подводу и густым коровьим голосом взревел:

— Добродии! Ще нэ вмэрла Украина!

Вокруг зашумели. Дядько в белом картузе, багровея, что-то кричал, но из-за шума толпы доносилось, словно из пустой бочки: бу, бу, бу…

А один, в клетчатой рубахе, с ремнями и в высоких, до колен, шнурованных ботинках, стоял на бочке и визжал:

— Анархия — мать свободы!

— На, выкусь! — отвечали ему из толпы и показывали дулю.

Где-то высоким голосом запели:

«Вставай, проклятьем заклейменный…»

Манифестанты выше подняли красные флаги. Заиграл оркестр.

И все снова двинулось и пошло по улицам.

Мир хижинам — война дворцам! Кто не работает, тот не ест!

Это было как река в половодье, она захватила нас, закружила и сразу затянула куда-то в водоворот.

— Дяденька! Дяденька!..

Чья-то властная, сильная рука подняла меня и посадила на забор.

— Микитка! Микитка! — кричал я.

Но никто не откликался. Внизу клокотало, гудело людское море манифестации. Волны подступили к самому забору, и самая высокая волна снесла меня, подхватила и снова закружила и понесла, то опуская в горячую духоту, то поднимая на гребень, в самое небо.

Неожиданно рядом, над толпой, снова появился Микитка. Нас передавали с рук на руки, и мы плыли над манифестацией, держась за картузы с алыми бантами. И казалось, дома, деревья, само небо с облаками движется вместе с нами туда, к красным флагам, где поют: «Вихри враждебные веют над нами!..» И, глядя на несущиеся по небу разорванные темные облака, я думал, что это и есть вихри враждебные.

Скоро мы оказались, как в лесу, среди красных знамен и сверкающей горячей меди труб духового оркестра. Мы заглядывали в гремящие пасти геликонов и кричали: «Ура!», и люди, глядя на нас, смеялись и тоже кричали: «Ура-а-а!» И казалось, на земле настал вечный праздник и всегда уже будет музыка, и флаги, и крики «ура».

2. Возвращение

…Как это случилось, не знаю. Вдруг я понял, что заблудился. Я стоял один на незнакомой улице с длинным серым, бесконечным забором. Я закричал от страха и побежал. И тотчас же с лаем побежали за мной собаки. Не помня себя, я бежал и бежал, а ужасный забор все не кончался. Тогда я побежал назад и оказался на пустыре, и меня удивила какая-то особенная дикость этого места, как на краю света. Я рванулся с плачем и визгом и тотчас же снова встретился с ужасным забором. Собаки выскакивали из всех дворов, и шарами катились в пыли, и подскакивали, точно хотели сорвать с меня картуз.

— Пошел! Пошел! — кричал я отчаянно, но чем громче я кричал, тем громче они лаяли. — Я потерялся! — крикнул я первому же человеку с сизым лицом, который стоял на пороге лавочки и щелкал орешки, выплевывая шелуху на улицу.

— А зачем ты потерялся? — безразлично спросил он.

— Не знаю.

— А если ты не знаешь, почему же я должен знать?

Он странно посмотрел на меня и вдруг крикнул:

— Ты чего хочешь?

Я испугался еще больше и закричал:

— Ничего не хочу! Ничего не хочу!

Я бежал и оглядывался, не бежит ли он за мной. А он стоял там, на пороге своей лавочки, и спокойно щелкал орешки.

Теперь всем встречным я уже издали кричал:

— Я потерялся!

Казалось, они должны были остановиться и тоже кричать от страха. Но одни проходили мимо, даже не взглянув на меня, другие на минуту останавливались, приседали на корточки, холодными костяными пальцами брали за щеку, заглядывали в глаза и спрашивали:

— А ты зачем баловался?

Я бежал дальше. Заборы, и люди, и деревья — все сливалось в тумане. Или это были слезы?

И тут меня встретила пара — очень толстая, как городовой, дама в большой шляпе с перьями и маленький, похожий на гнома, старичок с белыми напудренными щеками и длинными, до плеч, серыми волосами.

— Мальчик, зачем ты плачешь? — весело спросила дама.

— На то он и мальчик, чтобы плакать, — пропищал гном.

— А как тебя зовут? — спросила дама.

— Лорд Дизраэли, — ответил за меня гном.

— А где ты живешь?

— В Букингемском дворце, — сказал гном.

— Я заблудился, — сказал я.

— Ты хочешь кушать? — спросила дама.

— Да.

— Ну, иди же скорее, там тебя уже ждут, — сказала дама.

— С хлебом и солью, — сказал гном.

И они ушли.

Я оглянулся. По Главной улице, как по реке, в свете закатного солнца плыла веселая разноцветная толпа. Шли мимо господа в круглых, твердых котелках и дамы в шляпах с зелеными и желтыми перьями несуществующих птиц. Стаей шли толстые мальчики, которых крепко за руки держали с одной стороны папа, с другой стороны мама, чтобы не унесло ветром или не убежали на Необитаемые острова.

Все уже сняли красные банты и надели почему-то белые, голубые, — наверное, те были дневные, а это вечерние.

Неужели тут были флаги, музыка, крики «ура»?

Все это просто показалось тебе, маленький мальчик, в золотом свете солнца.

Над самым ухом прозвенел звонок, и мимо мелькнул на велосипеде Котя Бибиков.