Мальчик с саблей

– А кто что докажет? – вдруг почти рявкнул Апату. Из-под холеной благообразной маски выглянуло лицо солдафона. – Не видели, не слышали, не знаем. Божий промысел. Вы хоть представляете, на что похожи эти анъяры?!

Апату затряс в воздухе рукой, пытаясь найти верное сравнение. Внезапно его взгляд застыл. И дантист, и латифундист посмотрели в ту же сторону.

К их столику через зал шел толстый неуклюжий официант. Полотенце через левую руку, в ней же – широкая ваза для омывания рук. В правой – маленькое блюдечко.

– Мы ничего не заказывали, – сварливо крикнул Де Ривейра.

Официант ответил, но за шумом оркестра слов не было слышно. Он поставил вазу на стол, чуть заметно кивнул, кивнул лично полковнику Жоакину Апату, и что-то сказал – опять духовые заглушили речь.

– Что? – Апату пытался отодвинуться от стола, но ножка кресла зацепилась за ковер. – Какого черта?

– Теперь вы мертвы, – повторил официант. – Анъяры довольны.

Прежде чем Де Ривейра и Риттенберг с двух сторон схватили увальня за руки, он поднял к губам блюдечко и со всей силы дунул в него. Бледно-серая невесомая пыль взметнулась вихрем, облепляя лицо, волосы, мундир полковника. Официант бросил блюдце в вазу с душистой водой и безропотно позволил скрутить себя.

– Отравили! – визжал Апату, размазывая по щекам бледную грязь.

Вокруг них собиралась толпа, у входа показались белые полицейские шлемы.

Официант, лежа на полу, смотрел на потерявшего лицо полковника и устало улыбался.

* * *

Их беды – от того, что они не знают, где живет душа.

Так говорит Дедушка.

Магдалена не знала, почему не закричала во всю силу легких, когда вспыхнул свет и она увидела головы. Черная потрескавшаяся кожа, космы пыльных перепутанных волос, остекленевшие выпученные глаза. Девушка лишь зажмурилась и вцепилась ногтями в мягкую руку Саоана, будто у него следовало искать защиты.

– Не бойся, – тихо сказал Дедушка. – Ты же слышишь меня, милая Мэгги?

Саоан гладил ее по голове, шептал в ухо что-то ласковое и успокаивающее, и она снова посмотрела на Дедушку, и Бабушку, и Маму, и Саоана, и…

Потом анъяр учил ее, как ухаживать за головами, пока его не будет.

– Я уйду, а потом вернусь, – сказал Саоан. – А потом мы поедем ко мне домой.

Так и случилось. Но две недели, что она провела в этом маленьком пригородном домике, перевернули представления Магдалены о мире. Ей больше не требовался дурманящий напиток, чтобы услышать Дедушку и Маму. Даже от молчащей Бабушки исходила симпатия, пусть и не подтвержденная словами.

– Ты говорила, как важны книги, – звучал в ее голове голос Дедушки, пока она кончиками пальцев растирала по его лицу щепотку вулканической сажи. – Что нельзя сохранить мудрость без письма, потому что люди умирают, унося свои мысли с собой. Только зачем умирать? Мы живем и всегда ответим на любой вопрос.

Предоставленный анъяру общественный адвокат доказал в два счета, что не было никакого покушения – лишь глупая шутка. Экспертиза подтвердила, что «отрава» для сеньора Апату состояла из сажи и сахарной пудры. Максимум, что могло грозить полковнику, это пара прыщей.

Магдалена имела возможность следить за событиями по газетным заголовкам.

– Зачем он это сделал? – спросила она у Дедушки.

– Убил Апату? – уточнил тот. – Человека, уничтожившего наш народ, надо было убить, пока он не умер сам. Иначе где бы потом мы искали его червивую душу?

– Как – убить? – сердце девушки замирало, потому что она вспоминала лучистый взгляд Саоана, его теплые руки, загадочный голос.

– Душа Апату мертва. Когда испортится его тело, она сгниет как банан и никогда не вернется в мир. Снадобье Саоан смешал под моим присмотром. Это очень плохой порошок, но таково кэнхэ моего внука. И я горжусь им.

А потом Саоан возник на пороге, и Магдалена снова не знала, как к нему подступиться. Она уже положила свою жизнь в руки колдуна. С непонятным спокойствием и предчувствием радости поверила в то, что ей предначертано покинуть континент и стать матерью будущего великого кьонга. Но Саоан по-прежнему оставался для нее закрытой книгой, и приходилось полагаться лишь на интуицию, подсказывающую, что всё правильно. Всё хорошо.

– У нас только три года, – сказал он. – Если за это время не вернуться, Анъяр проснется без меня. Этого нельзя допустить.

– Разве твой остров так далеко? Мы доберемся до Перу за неделю и будем ждать тот корабль…

Саоан грустно погладил ее по щеке:

– На нашем пути – пограничные посты. Миновать их по реке против течения мы не сможем. А моя сила тает вдали от Анъяра. Если кого-то из семьи найдут в багаже, я не знаю, что будет.

А Дедушка молчал, потому что видел грядущее чуть дальше, чем молодой кьонг…

– Проснись, Саоан! – и вместе с голосом Дедушки в сознание входит боль. Не разодрать глаз – под запекшейся коркой крови. Не вдохнуть – что-то жесткое колом шевелится в груди. Не пошевелить ногами – они зажаты и скручены судорогой. И журчит родник – только воздух наполнен резким запахом горючего. – Проснись, а то будет поздно!