Мальчик с саблей

Скука! О небо, какая скука! – подумал он, но в следующую секунду уже не был уверен, что мысль принадлежит ему, – потому что снова ожили и начали ругань между собой части тела – и вскоре Хадыр плавно потерял сознание.

– И зачем он нам, собственно, нужен? – без интонации спросил Иннерфилд.

Хадыра отнесли в тот дом, где ему предстояло приходить в себя, и оставили под присмотром Трайлона.

Был вечер, половина седьмого, солнце опустилось к холмам на западе, и бесконечная пустыня темнела во все стороны, куда ни посмотришь. Тёплый слабый ветер не поднимал пыли – погоду можно было считать прекрасной. Анна Ланж, стройная и высокая, качаясь на носках и обхватив себя за локти, смотрела куда-то прочь – не вдаль, а именно прочь, словно пыталась разглядеть какой-то иной, лучший мир. Эванс уселся прямо на землю, а Иннерфилд и Хновски опустились на корточки.

– Я не совсем понял, – сказал Эванс, – ты весьма странно поставил вопрос.

– Каждый день пребывания гостя будет обходиться черт-те во сколько.

– На что же уйдут твои чёрт-те-сколько? Он ничем не отличается от нас.

– Этот Хадыр – наркоман от рождения, – не оборачиваясь, негромко сказала Анна. – Рэй сказал, что он без дозы не протянет и дня. И доза столь велика, что любой из нас от неё бы умер. А он от рождения получает её три раза в день. На обед, завтрак и ужин.

– Ты хочешь сказать, что…

– Иначе ничем нельзя объяснить такой состав крови. Это уже почти не кровь. У Рэя есть чем «кормить» его месяц. В столице запас гораздо больший, и мы могли бы оставить туземца у нас хоть на всю жизнь. Вот Гордон и спрашивает, зачем он нам нужен.

– Мне показалось… – Эванс закашлялся, прикрыв рот рукой. – Мне показалось, что ежедневное употребление какой-то там штуки – наркотик это или нет, сейчас не важно, – никак не сказалось на его умственных способностях.

– Он сказал всего одну фразу, – рассмеялся Хновски, – а хитрый разведчик уже сделал свои выводы.

Иннерфилд с внезапным отвращением оглядел заставу. Одинаковые белые глинобитные сараи, огненные блики в кривых стёклах.

Со стороны границы показались фуры дровосеков. Вереница из пяти телег, запряжённых людьми, подползла к селению, когда закат уже мерк. Измотанный более других разведчик, исполняющий в таких походах роль охранника, сгорбился под тяжестью карабина. Широкоскулые лесорубы с пустыми после дня работы глазами резким – на каждый шаг – дыханием спугнули вечернюю тишину.

Анна Ланж вдруг повернулась и села рядом с Эвансом.

– Это была действительно неправильная постановка вопроса, – сказала она. – Он нужен нам в тысячу раз больше, чем мы ему. У нас просто нет выхода.

* * *

И для Хадыра началась новая жизнь. Мягкий и настойчивый доктор Рэй следил за каждым его жестом нечеловечески внимательным взглядом. Хновски учил его, как маленького ребёнка, открывая ему новые и новые понятия. «Металл», «глина», «камень», «мороз», «сквозняк», «потолок»… – приобретали свой смысл.

Но кое о чём разговор не складывался: «реактор», «орбита», «электрон». Оставалось неясным, что это за почесть – похоронить в тени. Хадыру казалось, что от него что-то скрывают, и однажды в упор спросил об этом у Хновски.

– Просто ещё не время, – ответил тот. – Я сейчас не берусь рассказывать тебе некоторые вещи, потому что ты их все равно не поймёшь. Потерпи, парень, – настанет день, когда ты получишь все ответы.

Часто приходили Гордон и Анна. Они всегда начинали расспрашивать про лес. Хадыр объяснял, как мог, обычаи деревень, поговорки, обряды. Когда речь зашла о свадьбах и Гордон спросил, женат ли он, Хадыр неожиданно для себя ответил, что нет. И очень удивился, почувствовав, что именно в присутствии Анны не хочет сказать правды. В этой женщине, несмотря на то что её совсем нельзя было рассмотреть из-за окутывающей её ткани, несмотря на уродливые нитки, которые он так и не смог связать в сознании с волосами, присутствовало нечто завораживающее. Да даже и волосы придавали её облику особенный колорит.

Хадыр пытался вспомнить Джамиллу, но снова мерещилась Анна, а лицо отца заслоняла улыбка Рэя Трайлона. Закрывая глаза, Хадыр видел лес в ослепительных красках, но стоило лишь на чём-нибудь сконцентрировать взгляд, как картинка расплывалась.

Хадыр рассказывал о полезных деревьях, о колесницах и грибах, о часах и пухе.

«Не создаем ли мы в обычной беседе ту самую дорогу, – думал он, – которую строили отцы отцов и уже готовы строить дети детей? Мы тянемся друг к другу сквозь незнание и непонимание, отдавая друг другу понятия своих миров. Меняя фуд и падун на стекло и кирпич. Но тогда какому предсказанию верить? Что произойдет, когда я познаю их и отдам им себя?..» Ему становилось страшно, и неизвестность холодным комом застывала в животе. Но это была всего лишь неизвестность – а ею питалось бушующее в каждом человеке любопытство.