Мальчик, сделанный из кубиков

Следующие два часа проходят в скорбной череде телефонных звонков и заполнения разнообразных форм. Делаю все как во сне. Все подходят сообщить мне, как им страшно жаль, и тут же сконфуженно возвращаются за свои столы – столы, за которыми все они по-прежнему работают. Дженет одну за другой подносит мне чашки с чаем, ни дать ни взять миссис Дойл из «Отца Теда», выражая свое огорчение и смущение единственным способом, который мы, британцы, по-настоящему понимаем в подобных обстоятельствах: посредством угощения горячими напитками. Немытые кружки уже успели образовать на моем столе батарею. Снимаю со стены репродукцию Корбюзье и принимаюсь медленно сгружать восьмилетние залежи бесполезного офисного хлама в полиэтиленовый пакет. На моем столе стоят две фотографии в рамках: на одной Джоди с Сэмом в Дайрем-парке в Бате расположились на покрывале для пикника на пригорке, на второй я сам, десятилетний, стою рядом с Джорджем перед одним кафе в Лондоне. Укладываю обе фотографии в пакет, потом выхожу из своей учетной записи на компьютере и выключаю его. Моргнув, экран гаснет.

Покидаю кабинет и скомканно прощаюсь. Дэрил поднимается – я уже думаю, что он собрался меня обнять, – но он лишь сдержанно пожимает мне руку, как будто завершая не вполне удачную сделку. Перед дверью Чарлз хлопает меня по спине:

– Мы, разумеется, дадим тебе все возможные рекомендации. Если мимо меня будет пробегать какая-нибудь подходящая вакансия, дам тебе знать. Ты в два счета найдешь себе новую работу. Заходи в любое время, если тебе что-то понадобится. В любое время.

– Обязательно, Чарлз, спасибо.

И на этом я ухожу. Дверь за мной закрывается, и, обернувшись, я с трудом могу различить своих бывших коллег за стопками рекламных проспектов домов на продажу. Дождь слегка ослабел, но по обочинам по-прежнему бегут ручьи, стекая в люки. На противоположной стороне улицы какая-то парочка, держась за руки, входит в ресторан; мамаша с младенцем шлепают по лужам, двое мужчин в костюмах громко смеются на ходу; у обоих в руках бумажные пакеты с логотипом дорогой закусочной, расположенной дальше по улице. Все как всегда.

Только не как всегда.

Мне указывают на дверь уже во второй раз за месяц. Чувствую себя странно невесомым. Такое ощущение, будто меня затягивает в омут, а я ничего не могу сделать. Я никогда не хотел получить эту работу, я согласился на нее, потому что нам нужна была какая-то стабильность, нужны были деньги, к тому же мы ждали ребенка. А потом я остался, потому что представления не имел, чем на самом деле хочу заниматься. И до сих пор не имею. Эта работа давала какую-то надежность, уверенность в завтрашнем дне. Но на самом деле никакой определенности не существует. Уж кому, если не мне, этого не знать, я ведь учил в университете философию. Ну и много мне теперь толку от моей философии? Никто не стоит перед дверями своего бывшего офиса, безработный и парализованный ужасом, и не задается вопросом: как бы на твоем месте поступил Карл Поппер? Я подумываю, не позвонить ли Дэну и не надраться ли, но потом вспоминаю, что он в Бате, работает над каким-то очередным творческим проектом. И вообще, сейчас есть только один человек, с которым мне хочется поговорить. Так что я вытаскиваю телефон и набираю на экране номер.

Я влюбился в Джоди через тридцать пять секунд после знакомства. Я вышел из университета с точно таким же карьерным планом, как у большинства выпускников гуманитарных специальностей, – то есть абсолютно безо всякого плана, – кроме разве что намерения попытаться попасть на стажировку в «Нью-стейтсмен». Поэтому я прибегнул к тому же самому временному финансовому решению, как и все молодые люди в Сомерсете, которые оказываются на мели и не обременены ни семьей, ни постоянным занятием: подался на сбор яблок. На ферме неподалеку от дома моих родителей, где я с отрочества время от времени подрабатывал по мелочам (должен признаться, спустя рукава), меня с радостью наняли на несколько месяцев. Когда десять лет назад я теплым сентябрьским утром появился на ферме, Джоди стояла посреди двора среди стайки явно не горевших трудовым пылом работников, держа в руках корзину. Нас отправили на один и тот же ряд деревьев. День был изумительный, и сад блестел в лучах солнца.

– Займемся одним и тем же деревом или разделимся? – спросил я у нее.

Она недоуменно на меня посмотрела.

– Не думала, что нужно придумать какую-то стратегию. Ты явно разбираешься в этом деле лучше меня. Так как мы поступим?

Она была очень красивая, уверенная в себе и пугающая: ее каштановые волосы крупными кудрями ниспадали на плечи. На ней была футболка с надписью «Нирвана» и драные джинсовые шорты, обрезанные по самое некуда. Я изо всех сил старался не таращиться на ее ягодицы, пока мы обдирали с дерева яблоки.

– Хватит пялиться на мою задницу! – требовала она ежеминутно с верхней ступеньки лестницы.