— Слезай, приехали, — говорит тот. — Путешествие окончено.
Сашука пронзает горькое разочарование. Он вылезает из машины, отходит в сторонку, но как только Звездочет разворачивает автомобиль и въезжает во двор, Сашук припадает к редкому штакетнику, опоясывающему двор. Звездочет открывает капот, долго там копается, потом закрывает капот, все дверцы и, наконец, замечает прижатое к штакетнику лицо Сашука.
— Ты собираешься стоять здесь всю ночь?
Сашук молчит.
— Лети домой, а то тебе тоже бенц устроят.
Сашук отрывается от штакетника, но тотчас опять припадает к нему.
— Ладно, я к вам еще приду? — с надеждой спрашивает он.
— Валяй, — соглашается Звездочет, и теперь даже сквозь толстые стекла очков Сашук отчетливо видит, что левый глаз его подмигивает.
Блаженная улыбка снова растягивает лицо Сашука, и он припускает домой, к бригадному бараку.
ПИЩА НАША
Соскучившийся Бимс бросается ему навстречу, но Сашуку не до него. Первым делом он бежит в барак к зеркалу. Оно всегда стоит на подоконнике: возле окна рыбаки бреются. Зеркало треснутое, мутное и изрядно засиженное мухами. Сашук плюет на него, протирает рукавом. Оно ничуть не светлеет, но все равно видно, что с носом плохо. Две дырочки, обращенные к небу, над ними кожа, красная и лоснящаяся, как нарыв, а вокруг — остатки старой, облупыши. Сашук сковыривает их ногтем, но под ними такая же воспаленная, багровая кожа.
— Ты чего нос себе обдираешь? — спрашивает Иван Данилович.
Рыбаки почти все в бараке: кто отсыпается после червового, кто просто так лежит, отдыхает перед обедом и вечерним выходом в море. Жорка уже выспался и лежит, заложив руки под голову, а ноги задрав на спинку койки. Он тоже наблюдает за Сашуком и тут же встревает.
— Так он же, — кричит Жорка на весь барак, — он же кралю себе нашел! Я видел, как они до машины побежали. Там такая фуфыря — антик марэ с мармеладом! И где только выискал? Вот теперь форс и наводит…
Рыбаки смеются, а Сашук вспыхивает и, сжав кулаки, оборачивается. А он-то еще собирался рассказать Жорке про машину, про все…
— Как не стыдно! — кричит Сашук. — Как не бессовестно!
— Да ты не серчай, не отобью. Только гляди на свадьбу позови! — хохочет Жорка.
Рыбаки смотрят на яростно взъерошенного, пылающего Сашука и тоже грохочут.
— Жеребцы стоялые, — говорит Иван Данилович, — нашли над кем…
Ненавидя их всех, Сашук выбегает из барака. Бимс кидается ему под ноги. Сашук пинает его, тот жалобно скулит, и Сашуку становится стыдно и жалко. Он нагибается и гладит его.
— Ладно, — говорит он, — не сердись, я нечаянно, со злости…
Щенок зла не помнит. Он тут же начинает ластиться, лизать Сашукову руку. Сашук тормошит его и мало-помалу отходит.
Мать уже вернулась и возится у плиты под навесом, готовит обед. Сашук бежит к ней.
— Мам, дай мне другую рубашку.
— Чего ради?
— Эта уже грязная.
— Поменьше в грязи гваздайся. Вчера только надел. И с чего ты чистюля такой стал?
— Да ну, мамк… — начинает канючить Сашук, но мать отмахивается:
— Не приставай, без тебя тошно.
Похоже, что ей на самом деле тошно: ходит с трудом, полусогнувшись, лицо бледное, под глазами темные круги, а на висках выступили капельки пота. Сашук направляется к рукомойнику и долго, старательно моет руки, даже трет их песком. Руки светлеют, но самую малость, а пальцы так и остаются с обгрызенными ногтями и заусеницами.
За обедом Сашук смотрит в свою миску и ни с кем не разговаривает. Принципиально. Раз они такие.
Рыбаки идут на причал. Мать, тяжело вздыхая, то и дело приостанавливаясь, моет посуду, потом уходит в барак и ложится.
Сашук идет на берег, втайне надеясь, что Звездочет снова привезет свое семейство купаться. Больших медуз в воде уже нет, они снова ушли на глубину, в свою бездну, из которой приплыли к берегу погреться на солнце. У берега болтаются лишь маленькие, как блюдечки, да и те постепенно исчезают. Солнце скрывается за излучиной обрыва. Звездочет не приезжает и уже, должно быть, не приедет. Сашук бредет домой.