Бригадир кивает. Жорка закладывает пальцы в рот, оглушительно свистит, и тотчас что-то начинает рокотать, помост трясется, а резиновая лента ползет наверх. Рыбаки подхватывают ящик с рыбой, опрокидывают в большой ящик над резиновым желобом; она сейчас же появляется в желобе и серебристой полосой плывет в нем к бараку.
— Ты на транспортере катался? — перекрывая шум, кричит Сашуку Жорка. — Нет? Тогда поехали?
Он хватает Сашука, поднимает в воздух. Сашук взбрыкивает, но не успевает вырваться и оказывается в ползущем резиновом желобе.
— Держись крепче! — кричит Жорка.
Желоб ползет к берегу, поднимается все выше, снизу что-то подталкивает Сашука, он судорожно вцепляется в края резиновой ленты.
— Эй! — орет Жорка. — Принимай ерша в засол! Соли покруче!
Мать кричит, бежит вдоль ленты, но достать Сашука уже не может. Лента ползет все дальше и дальше. Сашук уже выше, чем сам Иван Данилович. Он хочет сползти вниз, но лента несет его выше и дальше от причала, а вокруг так пусто и страшно, а до земли так далеко, что Сашук пригибается и зажмуривается. Чьи-то руки поднимают его, снимают с ленты и ставят в лужу на цементном полу. Только тогда Сашук и открывает глаза.
— Ты что это, кататься вздумал? Вот я тебе покатаюсь! — сердито говорит чужой усатый дядька и шлепает Сашука по тому самому месту. Шлепает он не сильно, но Сашук обижается — он же не сам залез на эту резиновую штуку…
Сашук выбегает в широкие, как ворота, двери. Снизу, с причала, Жорка что-то кричит ему, машет рукой. Сашук отворачивается и идет домой.
Каждую весну ноги у Сашука в цыпках. Цыпки еще и сейчас не сошли, но уже подживали, и Сашук о них даже не помнил, а теперь их начинает щипать и жечь: лужа на цементном полу была соленая. Сашук бежит к рукомойнику во дворе, задирая по очереди ноги, обмывает растрескавшуюся кожу. Щиплет меньше, но цыпки вспухают и краснеют.
— Я говорила — подальше от этого бандюги. — Мать приносит полную кошелку рыбы, вываливает ее на стол и принимается чистить. — Он тебя обучит, доведет…
Насупившийся Сашук молчит.
Рыбаки возвращаются с причала, фыркая и крякая от удовольствия, умываются и садятся за стол.
— Эй, Боцман, пошли рубать! — кричит Сашуку Жорка, но Сашук притворяется, будто не слышит, и нарочно садится подальше от Жорки, рядом с отцом.
Едят долго, не торопясь — отдыхают. Потом начинают разбредаться, закуривать. Сашук так наелся кулеша и камбалы, что ему лень вставать. Кутька тоже осовел, свалился, высунув язык и выпятив вздувшийся живот.
— Привез все-таки… — говорит Игнат. — Бить тебя некому.
— А за что бить? — спрашивает Жорка.
— Чтоб собаку за собой не таскал. Баловство. Собака на цепи должна сидеть. Чтобы злой была.
— А ты сам на цепи сидеть пробовал?
— Мне незачем. Сажают кого следует…
Лицо Жорки краснеет, потом начинает бледнеть, а на открытой шее вздуваются толстые жилы. Но он перемогается и, помолчав, говорит:
— Ладно, считай, что я пока не понял… Только ты не зарекайся — еще сядешь. За жадность. Жадности в тебе на всю бригаду хватит.
— Ты меня не воспитывай, за собой лучше гляди…
Игнат поднимается и уходит в хату.
— Кугут чертов! — сквозь зубы говорит Жорка. — Собачонок ему помешал… Как его зовут?
— Кутька, — нехотя отвечает Сашук. Он решил про себя ни за что больше не водиться с этим Жоркой, но как же не ответить, если Жорка вступился за кутенка.
— Ну, кутька… Все щенята кутьки. Надо, чтобы свое имя было, на особицу… Ишь наел пузо, выгнулось, как бимс…
— А что это — бимс?
— Балки, на которых палуба лежит… Эй, ты, — Жорка щелкает пальцами, — Бимс, иди сюда!
Кутька поднимается и, волоча по пыли живот, подходит к нему.
— Гляди-ка, сразу понял! — радуется Жорка и начинает теребить щенка.
Тот опрокидывается на спину, задирает лапы и подставляет свой вздувшийся живот, на котором сквозь редкую белую шерсть просвечивает розовая кожа.
— Да ну, — говорит Сашук и поднимает щенка на руки, — нечего над ним командовать.
Он снова идет к морю, садится над обрывом, кутька укладывается рядом. Ветер ерошит сверкающую гладь, волны у берега становятся больше, шипят и пенятся, распластываясь на песке. Чайки бесшумно скользят на распростертых крыльях, потом поворачивают и летят обратно, как патруль. Время от времени то та, то другая камнем падает на воду и снова взмывает вверх, держа в клюве рыбину. Чайка на лету заглатывает ее и опять неторопливо летит туда, потом обратно. А один раз большая чайка нападает на маленькую и отнимает у нее добычу. Маленькая чайка кричит, и тогда громко, пронзительно начинают кричать и другие чайки. Должно быть, они тоже возмущаются и сердятся на здоровенную ворюгу…
— Ты чего тут сидишь? Пойдем купаться?
Рыжий Жорка тихонько подходит, останавливается сзади. Сашук оглядывается на него и отворачивается.
— Никуда я с тобой не пойду.
— Что так? — Жорка садится рядом. — За транспортер обиделся? А ты не сердись. На сердитых, говорят, воду возят… Пошли.
— Не хочу. И мамка не велит с тобой.
— Почему?
— Она говорит, ты бандит.