Мальчик в башне

Было странно видеть знакомые улицы по телевизору. Они выглядели как-то не так. Серые, темные, узкие.

Иногда у жителей района брали интервью. Они рассказывали, как страшно им было; многие говорили, что собирают вещи и уезжают.

Помню, одна женщина сказала: «Теперь и дома опасно, и на улицах. Куда нам деваться?» У нее на коленках сидел ребенок и играл с ее кудрями.

Я всегда думал, вдруг Гайю или ее маму покажут по телевизору. Они расскажут, что уезжают, и я тогда точно буду знать, что Гайя в безопасности. Я подбегал к телевизору каждый раз, когда серьезный голос ведущего сменялся на чей-нибудь другой. Вдруг это они, вдруг это Гайя? Но нет, я так их и не увидел.

Большую часть времени я проводил у телевизора. Ведь делать было нечего. Иногда мне снился голос мамы Майкла. Она звала меня в школу, и я резко просыпался, думая, что нужно бежать на уроки, а потом вспоминал, что мама Майкла уехала, а школы больше нет.

Забавно. Иногда на уроках, особенно когда были контрольные или задавали длинные сочинения, мне очень хотелось пойти домой, включить телевизор и ничего не делать. А сейчас я сидел дома, смотрел телевизор целый день, и мне хотелось вернуться в школу. Я скучал по мисс Фарравей, по нашему теплому пестрому классу. Я скучал по книгам, которые нам читали вслух. Я скучал по Гайе.

Иногда у меня без причины болела голова. Я мечтал выбежать на улицу, ощутить дуновение ветра, но я не решался покидать башню без нужды. Иногда в голове был какой-то туман, и я ничего не мог с этим поделать. Я просто смотрел телевизор, даже с головной болью, потому что так я мог слышать других людей.

Как-то раз по телевизору начали говорить о «блюхерской катастрофе». Так называлась улица, где нашли тела двух рабочих и полицейских: Блюхер.

В телевизоре говорили о происходящем и размышляли, нужно ли высылать военных. Проблема в том, что они не знали, с чем сражаются, поэтому военные – это, конечно, замечательно, только непонятно, кто враг.

Участники передачи начинали потеть и краснеть, когда не все соглашались с их словами. Потом они подключили какого-то мужчину по видеосвязи. У него были пухлые красные щеки, которые тряслись, когда он говорил.

– Господин премьер-министр, какие действия принимаются для помощи пострадавшим в Блюхерской катастрофе? – спросили его. – Мы не видим каких-то усилий.

– Нет, вы не правы, – ответил мужчина, а потом он начал говорить очень много слов, которые казались какими-то пустыми. Я не знаю, как это объяснить. Он говорил много, но все это было совершенно бессмысленно.

Я знал немного о премьер-министре, но никак не мог поверить, что за нашу страну отвечает вот этот человек с красными отвислыми щеками и нервными бегающими глазками. Мне все казалось, будто он не знал, что нужно сказать и что нужно сделать, а если даже премьер-министр не знает, что остается нам?

Передачу я скоро переключил. На другом канале говорили о числе погибших и показывали их знакомых, их семьи. Они плакали и рассказывали, как сильно им не хватает ушедших.

После этого я телевизор выключил.

Интересно, что после передачи с премьер-министром называть происходящее Блюхерской катастрофой стали все. Иногда произносили неверно – «блухерская» или «блушерская», но через какое-то время все стали говорить правильно.

Очень быстро люди стали называть этими словами все ужасное. Обвалился дом и под завалами погибла группа подростков? Блюхерская катастрофа. Женщина упала замертво на дороге, возвращаясь из магазина? Блюхерская катастрофа.

Для людей разницы не было. Может, в этом они были правы.

Именно так растения и получили свое имя. Блюхеры. Кто-то по телевизору назвал их так однажды, и имя прижилось.

Глава 24

О блюхерах долгое время никто не знал.

Я слышал множество возможных причин и предположений, почему рушились здания и погибали люди. После тех случаев с рабочими и полицейскими смерти случались каждый день.

Это было бесконечно страшное время.

Иногда из окна я видел неподвижные фигурки людей. Приезжала «скорая», врачи в пестрых куртках окружали тело и уносили его прочь.

После закрытия школы я очень долго не выходил из квартиры. У меня выстроилась своя рутина – еда, телевизор и выглядывание из окна. Первым делом поутру я готовил завтрак для себя и мамы и убирал квартиру. Мамину порцию я относил ей в спальню и оставлял на тумбочке. Мама всегда спала. Потом я смотрел утренние новости.

Я надеялся, что включу новости и нам объявят о новом открытии, благодаря которому на улицах и в домах снова станет безопасно. Когда-нибудь же это случится, правда?

После новостей я садился на подоконник и смотрел в окно. Я видел голые пустыри там, где раньше стояли дома. Будто кто-то пришел и разобрал здания по кирпичику. Я обновлял карту Гайи, отмечая новые обвалы. С каждым днем красных точек становилось все больше.

Потом я готовил обед. Что-нибудь простое: бутерброды с сыром или суп из банки. Потом снова смотрел то в телевизор, то в окно, а затем готовил ужин.