Мальчик в полосатой пижаме

В Берлине на улицах стояли столики. Когда он возвращался из школы с Карлом, Даниэлем и Мартином, за этими столиками обычно сидели люди, они пили пенистые напитки и громко смеялись. Бруно всегда думал, что люди за столиками очень странно себя ведут: о чем бы ни шла речь, кто-нибудь обязательно смеялся. Новый же дом выглядел так, будто в стенах его никогда не раздавался смех; нечему тут было смеяться и нечему радоваться.

— По-моему, зря мы сюда приехали, — заявил Бруно спустя несколько часов по прибытии.

Мария в это время распаковывала его чемоданы, поэтому Бруно торчал в комнате матери. (Обнаружилось, кстати, что Мария — не единственная горничная в доме; кроме нее были еще три довольно тощие женщины, которые переговаривались между собой исключительно шепотом. Вдобавок на кухне трудился какой-то старик, — в чьи обязанности входило, как объяснили Бруно, чистить овощи и прислуживать хозяевам за ужином. Старик этот казался очень несчастным, но и одновременно немножко сердитым.)

— Поинтересоваться нашим мнением сочли излишним, — ответила мама, открывая коробку с шестьюдесятью четырьмя бокалами, подаренными ей бабушкой и дедушкой, когда она выходила замуж за папу. — Кое-кто решил все за нас.

Бруно не понял, что она имела в виду, поэтому притворился, будто она вовсе ничего не говорила.

— Зря мы сюда приехали, — повторил он. — По-моему, лучшее, что можно сделать, плюнуть на все это и вернуться домой. Умному и неудача впрок, — добавил он фразу, которую недавно заучил и теперь намеревался употреблять как можно чаще.

Мама осторожно выставляла бокалы на полку.

— А я вот как скажу, — улыбнулась она, — делай хорошую мину при плохой игре.

— Ну, не знаю… — протянул Бруно. — По-моему, тебе нужно сказать папе, что ты передумала, и… Ну, если нам придется остаться здесь до вечера, поужинать и переночевать, тогда ладно, но завтра нужно встать пораньше, если мы хотим вернуться в Берлин к полднику.

Мама вздохнула.

— Бруно, почему бы тебе не пойти наверх и не помочь Марии распаковывать вещи?

— Но зачем их распаковывать, если мы только…

— Бруно, будь любезен! — повысила голос мать. Выходит, ей перебивать Бруно можно, а ему ее — ни при каких обстоятельствах. — Мы здесь, мы приехали и в обозримом будущем никуда отсюда не уедем, и не надо падать духом. Ты понял?

Что такое «обозримое будущее», Бруно не понял и сказал матери об этом.

— Это значит, что теперь мы здесь живем. Точка.

У Бруно вдруг заболел живот. Что-то нарастало у него внутри, и это что-то, когда проделает путь из самых глубин его существа во внешний мир, вынудит его либо раскричаться («с ним поступили подло, нечестно, и это большая ошибка, за которую кто-то скоро заплатит!»), либо разразиться слезами. Он не понимал, каким образом все так сложилось. Только что он был совершенно доволен жизнью, играл дома или с тремя лучшими друзьями, скатывался вниз по перилам, вставал на цыпочки, чтобы посмотреть на весь Берлин, а теперь его засунули в холодный мерзкий дом с тремя горничными-шептуньями и старым слугой, разом несчастным и сердитым, в дом, где все бродили с таким видом, будто навсегда забыли, что такое веселье.

— Бруно, повторяю, иди наверх и займись чемоданами. Сейчас же.

Тон у мамы был неласковым, и Бруно знал: спорить бесполезно. Он повернулся и зашагал прочь. В уголках глаз закипали слезы, но он не позволит им выплеснуться наружу.

Наверху он сделал полный круг по этажу в надежде отыскать маленькую дверцу или каморку — что-нибудь, годившееся для деятельности исследователя, но не нашел ничего. На этаже было всего четыре двери, по две с каждой стороны, друг против друга. Дверь в его комнату, дверь в комнату Гретель, в комнату папы с мамой и в ванную.

— Это не дом, и никогда он им не станет, — пробормотал Бруно себе под нос, переступая порог своей новой спальни.

Его одежда была разбросана на кровати, а коробки с игрушками и книгами до сих пор стояли нетронутыми. Ясно, что Мария не умеет отличать главное от пустяков.

— Мама велела тебе помочь, — тихо произнес Бруно.

Горничная кивнула и указала на большую сумку, в которой лежали носки, майки и трусы:

— Когда разберешься с этим, можешь сложить все вон в те ящики.

Бруно проследил за ее взглядом. У противоположной стены стоял уродливый комод рядом с зеркалом, покрытым пылью.

Со вздохом Бруно открыл сумку, она была доверху набита его бельем. Как бы ему хотелось забраться в нее, свернуться калачиком и уснуть, а проснувшись, вылезти из сумки уже в Берлине, в своем родном доме.

— Что ты обо всем этом думаешь, Мария? — спросил он после долгой паузы.

Мария всегда ему нравилась, он считал ее членом семьи, хотя папа говорил, что это всего лишь горничная и к тому же она им дорого обходится.

— О чем — обо всем?

— Ну об этом. — Бруно слегка удивился ее непонятливости. — О том, что мы приехали в такое место. Тебе не кажется, что мы совершили большую ошибку?

— Не мне судить, — уклонилась от ответа Мария. — Мама ведь рассказывала тебе о папиной работе и…