Сегодня воскресенье, в школе — ни души. А если даже кто-то есть, то это всего лишь сторож.
— А что мы скажем маме? — я просчитывал пути отступления.
— А мы ей скажем, что, как всегда, ходили на холм любоваться звездами. И вообще, что ты заладил, мама да мама. У мамы — своя жизнь, а у нас своя, — Хидэо поставил жирную точку в родственных отношениях.
Недолго думая, он надел синюю куртку, повязал желтый шарф. Я тоже утеплился, натянув шерстяной свитер, а поверх накинул красную безрукавку.
Подготовившись к походу таким образом, мы были уверены, что нам не страшен никакой холод.
Я провел рукой по нашему телескопу; крашеный металл приятно холодил кожу.
— Этот мы можем оставить дома. Сегодня апробируем десятисантиметровый телескоп, — уверенно распорядился старший брат.
Но мне так хотелось взять с собой папин подарок. Уверяю вас, будь он жив, то с удовольствием пошел бы с нами, и Хидэо не возразил бы отцу.
В общем, я уговорил брата. Мы привязали телескоп к багажнику, как это делали сотни раз, и я побежал за велосипедом, придерживая рукой нашу семейную драгоценность. От холода у меня заломило уши, но после небольшой пробежки мое тело начало понемногу согреваться.
— Хочешь, поменяемся? — заботливо предложил Хидэо.
Он слез с велика, уступив место. Мне подумалось, что хрупкость восстановившегося между нами мира следует беречь, и я не стал сопротивляться.
Я нажал на педали и лихо взял старт. Мой брат теперь оказался в подручных и зорко следил за перевозкой телескопа. Но поскольку рука Хидэо все время покоилась на багажнике и он часто бился бедром о раму, я опасался потерять равновесие.
В целом то, что я удерживал равновесие и ехал прямо, несмотря на существенные неудобства, — это только результат моей многолетней практики езды на велосипеде.
Я взглянул наверх и увидел яркое свечение Сириуса в южном полушарии неба. Мне показалось, что он с укоризной смотрел на нас по мере нашего приближения к школе. Добравшись до ворот, мой брат сказал:
— Подожди здесь.
Перспектива томительного ожидания в полном одиночестве меня не вдохновила, но все же это было легче, чем проникновение на территорию школы. Мой брат метался туда-сюда, пытаясь отыскать лазейку. Потом вдруг он прыгнул на ворота. Я оторопел. Поскольку они были сварены из железа, ему не составило труда уцепиться за прутья и перепрыгнуть через них.
Не успел я и глазом моргнуть, как его лицо появилось по ту сторону ограды, и он начал отпирать ворота. Затем он слегка приоткрыл их, повернулся и вскоре исчез в темном школьном здании, расположенном на противоположной стороне футбольного поля, не вымолвив при этом ни слова.
Я стал считать минуты после его ухода. Тягостное ожидание начало меня потихонечку нервировать. Я представил себе, как выглядит та самая научная лаборатория, о которой упоминал Хидэо.
Наверное, это хранилище всяких там скелетов, моделей человека с внутренностями, заспиртованных в мензурках змей или еще каких-нибудь гадостей, хранящихся в формалине. Неужели брат не боится идти в такое страшное место, тем более в кромешной тьме? Я похвалил себя за предусмотрительность, радуясь, что остался ждать снаружи.
Вдруг на втором этаже зажегся свет и послышался звук сигнализации, пронзительной трелью разрезавшей тишину. Его поймали!
Что же мне делать, спрашивал я себя. Сесть на велосипед и уехать? Схватили Хидэо или мне почудилось? В этот самый момент мне навстречу шагнула темная тень моего брата, который нес подмышкой толстую трубу. Он тяжело дышал, сосредоточившись на бережной доставке телескопа. Убедившись, что опасность миновала, я даже вскрикнул от восторга.
— Давай живее! Быстро садись на велик и двигай к нашему заветному месту! — приказал брат, приближаясь ко мне на дрожащих ногах.
По всему было видно, что он тоже здорово перетрусил, раз его так шатало.
Я сделал так, как он сказал, и что есть силы начал крутить педали. Поскольку наш телескоп, привязанный к багажнику, лишал меня возможности держать руль прямо, я несколько раз чуть было не улетел в кювет. Выровнявшись, я продолжал изо всех сил жать на педали, потом приподнялся в седле для лучшего маневрирования. Я помню, что поехал за школу, но затрудняюсь ответить, на какую дорогу свернул после. Исколесив приличное расстояние, я тем не менее прибыл в условное место на горку, хотя после такой поездки с меня текло в три ручья, и я никак не мог отдышаться.
В первый раз я оглянулся только на вершине холма. Всю дорогу мой брат сопровождал меня ноздря в ноздрю, а тут он вдруг пропал из виду. Вероятнее всего, он не смог больше продолжать этот изнурительный бег, и его поймали по дороге. В моем сердце снова забилась тревога, и я запаниковал. Оглянувшись вокруг, я обнаружил, что стою в полной тьме один-одинешенек.
Что же мне делать?
— Что мне делать, Хидэо? — в отчаянии заголосил я, и слезы ручьями заструились у меня по лицу.
Слизывая с губ соленую влагу, я вспомнил отца.
Если бы только отец сейчас был рядом! Если бы он только был жив! Я лежал зареванный, скорчившись, на земле и вдруг услышал сдавленный крик, скорее похожий на стон.