Мальчики

Все были заметно встревожены и подавлены неожиданным происшествием.

Однако я сразу почувствовал и нечто другое: робкое восхищение и даже зависть. Таинственный, дерзкий побег... Какой же мальчишка не почует в этом соблазна?

- Интересно, куда он? - расширив глаза, спросил Маратик Алиев. Может быть, на Кавказ? В горы?

- На кой черт ему твой Кавказ? - Витюха Титаренко презрительно сплюнул. - Скажи еще - на курорт... Я вот думаю, что он будет в Конго пробиваться. К Лумумбе. Воевать против белых.

- Так ведь он, Колька, сам белый!

- Что?.. - возмутился Витюха. - Он не белый, а красный. Понимаете? Тут не от кожи зависит...

Мы все замолкли, потрясенные этой догадкой Витюхи.

- Не пробьется, - покачал головой Гошка Вяземский, который, узнав о происшествии, тоже явился в общежитие, хотя сам-то он был приходящий. - На границе поймают. Там всех ловят. А вообще ему и до границы не добраться: как же он поедет без денег?..

Я закусил губу.

Только сейчас я все понял. В совершенно другом и новом свете предстало вдруг предо мной наше с Колькой недавнее посещение Птичьего рынка. "Давай-ка, Прохоров, закатимся..." "Учиться?.. А зачем?" "Мне не нравится, когда маленьких пацанов обманывают..." Да, все это он говорил тогда. Но еще чего-то недоговаривал. И смотрел на меня с насмешливым сожалением, сверху вниз, как на младенца... Значит, он уже тогда собирался убежать? А может быть, он хотел, чтобы я убежал вместе с ним, подсказывал мне это, только прямо не решился сказать? Да, конечно... Вот зачем он показывал мне собак. Он ведь знал, что меня спасла собака, что я мечтаю заиметь пса. И подходил к тому парню, приценялся к его овчарке, "Думаешь, я купить не могу? А вот и могу". И показал мне толстую пачку денег... Вот оно что!

Я незаметно потянул Гошку Вяземского за рукав, чуть скосил глаза: выйдем, мол, туда, в коридор.

Мы вышли.

- Ну, чего? - спросил Гошка.

Но я отвел его подальше, к умывалке, и там сказал:

- Слушай, Гошка... только ты никому не проболтайся, ладно?

- Ну ладно.

- У него были деньги. Я сам видел... Много.

- Откуда?

- Со стипендии. Он целый год копил. Понимаешь? Значит, он уже тогда решил...

Гошка отвернулся, помолчал, обдумывая мое сообщение. А потом неожиданно резко, жестко сказал:

- Ну и правильно решил.

- Как? - оторопел я. - Почему... правильно?

- Так.

В глазах Гошки Вяземского я уловил то же самое обидное высокомерие, с каким смотрел на меня тогда, на Птичьем рынке, мой таинственно исчезнувший друг.

- Я бы и сам сбежал, да нельзя. У меня тут родители. С ума посходят...

Хмурое Гошкино лицо вдруг оживилось, он улыбнулся, положил мне руку на плечо.

- Да, вот какое дело...

4

- Да, вот какое дело, - сказал Гошка Вяземский. - Моя сестрица Майка велела пригласить тебя на день рождения. Она, понимаешь ли, в тебя влюбилась... Ду-ура.

Но, как я теперь припоминаю, разговор этот был уже позднее, ближе к лету. То есть совершенно точно, в мае. Именно в мае, поскольку я тогда немного даже удивился такому совпадению: что у девочки, которую зовут Майя, день рождения в месяце мае. После, однако, выяснилось, что вовсе наоборот: Майей назвали оттого, что родилась в мае.

Словом, Майя. Та самая девчонка, которая осрамила меня перед всем Большим залом консерватории своими цветочками, своей запиской. В записке был номер телефона. Но я, конечно, звонить не стал. Я на нее страшно разозлился.

Но вот прошло несколько месяцев, и как-то моя злость сама по себе улетучилась. И я даже не стал отнекиваться, когда Гошка передал мне это приглашение: дескать, приходи на день рождения.

- Ладно, - кивнул я. - Приду. А ты где живешь?

- Да здесь, рядом. На Беговой.

У нас тут все, как нарочно, оказывалось рядом.

- В шесть часов, - сказал Гошка.

- Ладно.

Когда люди собираются идти на день рождения, перед ними возникают обычно два вопроса: что подарить и во что одеться?

Первый вопрос меня не мучил.

Спустя месяц или два после того, как я побывал в Доме звукозаписи, к нам в училище снова наведался тот самый композитор, меня опять вызвали в директорский кабинет, и там композитор собственноручно преподнес мне три новенькие грампластинки в цветастых бумажных конвертах. Одну из этих пластинок он вынул из чехла, и я увидел на круглой наклейке: "Песня-пеленг". Фамилия композитора. А пониже: "Поет Женя Прохоров". Он чуть повыше, я чуть пониже, но все равно, почти рядом, на одной и той же граммофонной пластинке...

Композитор достал из кармана авторучку, подумал немного, написал поперек наклейки: "Жене Прохорову - с добрыми пожеланиями". И размашистый росчерк.

Конечно же, эту пластинку с дарственной надписью я решил хранить до конца своих дней, никогда и ни за что не касаться ее иглой. Тут ведь не сама пластинка бесценна, а надпись.

Вторую пластинку я тогда же, забравшись в учительскую, раз сто подряд прокрутил на проигрывателе. Ее-то я и кручу до сих пор.

У меня, таким образом, оставалась третья, совсем нетронутая пластинка в очень красивом конверте. Чем не подарок?