Мальчики

Мы стояли с ним, с Гошкой Вяземским, подле станции метро. И я выпрашивал у него две копейки: мне было совершенно необходимо позвонить по телефону-автомату, однако у меня как на грех не имелось двухкопеечной монеты (был двугривенный, был даже полтинник, но двух копеек не было). А Гошка не давал, хмурился, отворачивал лицо и все твердил: "Не надо".

Между тем звонок этот был необходим. Позарез.

Уже прошла целая неделя, как я не видел Майку. Сперва мне самому было не до нее: педсовет, собрание. Потом я несколько дней подряд звонил ей домой, и как-то так получалось, что всякий раз ее не было дома: то она в библиотеке, то в театре (без меня!). Об этом мне исправно и вежливо сообщала ее мама, когда я звонил. И у меня зародилось подозрение, что это именно она, мама Вяземская, узнав про то, как меня разбирали на педсовете и собрании, решила оградить свою дочь... Вообще мне эта мама не внушала доверия. Я ее терпел только потому, что она была матерью Майки и Гошки. Майки, которую я любил, и Гошки, с которым я дружил....

Три дня подряд я не мог дозвониться Майке. Всякий раз к телефону подходила мамаша.

И сегодня я дерзнул на хитрость.

Я решил воспользоваться Гошкиной помощью. А он не только остался равнодушным к моей идее, но даже уверял, что у него нету этих несчастных двух копеек.

- Жмотничаешь, да? - рассердился я и протянул ему свой тяжеловесный полтинник. - Бери.

Но тут и Гошка страшно рассердился. Он вывернул наизнанку карман, выгреб оттуда белую и желтую мелочь, встряхнул, обнаружил двухкопеечную монету и зашагал к стеклянной шеренге автоматов.

Мы втиснулись вдвоем в телефонную будку.

Гошка набрал номер.

- Мама? Это я... Что? Скоро приду. Майка дома? Поэови-ка.

И поспешно сунул трубку мне.

- А? - тотчас отозвалась трубка беззаботным Майкиным голосом.

- Здравствуй, - сказал я.

- Что? Кто это?..

- Это я. Здравствуй, - повторил я, улыбаясь трубке.

Трубка затаилась. Потом ответила тихо:

- Здравствуй.

Да, судя по всему, Майка сильно побаивалась своей мамаши.

- Здравствуй, - сказал я еще раз. - Когда и где?

У нас ведь с Майкой подобные разговоры были коротки: когда и где. Без лишних слов. Остальные слова - при встрече.

- Я не знаю... - Голос в трубке сделался еще тише и настороженней.

- Сегодня, - предложил я наиболее желанный для меня срок. - На Маяковке.

- Сегодня я не могу. У меня уроков много. Будет контрольная.

- Завтра, - не пал духом я. - Завтра. Там же.

- Завтра я тоже не могу, - вздохнула трубка. - Я... мы с мамой идем к портнихе.

- А послезавтра? - с надеждой спросил я.

- Послезавтра? - Майкин голос в трубке зазвучал уверенней. Послезавтра я никак не могу. Это будет суббота, а в субботу я иду в Дом кино. Одна девочка достала билеты: всего два билета - себе и мне.

Да. Жалко, что всего два.

- Значит, в воскресенье? - сказал я уныло, потому что до воскресенья оставалась целая вечность.

- В воскресенье к нам придут гости, - сообщила Майка, - Нет, я не смогу.

- А когда же? - совсем уж удивился я этому злосчастному стечению обстоятельств. - Когда?

- Не знаю...

После этих странных слов трубка совсем замолкла. В ней было слышно только дыхание. Майкино дыхание.

- Майка! - позвал я.

И тогда в трубке задолдонили короткие прерывистые гудки.

Только сейчас, в недоумении отстраняя трубку, я увидел, что Гошки Вяземского уже не было в кабине. Он стоял за стеклом, снаружи. Когда он успел выйти? И почему я этого не заметил? И отчего бы ему отсюда выскакивать?

Не хотел подслушивать чужой разговор? Или он не м_о_г его слушать?..

Я покинул будку.

Гошка смотрел на меня неодобрительно, хмуро и чуточку жалостливо.

- Ну? Говорил же...

- Что?

- Я говорил: не надо.

Да. Говорил.

- Мамаша, значит? - спросил я, сощурясь.

- При чем здесь мама! - Он грозно надвинулся на меня. - Она здесь ни при чем. И ты - не смей... Она только в одном виновата, что говорила, будто дома нет. А ее Майка заставляла врать. Понял? Вот и все. Теперь ты все знаешь.

- А... почему? - спросил я.

Я задал этот вопрос машинально. Мне вовсе не нужно было ответа. Мне вдруг, в одну секунду, все на свете сделалось совершенно безразличным.

Гошка помялся, потом сказал небрежно:

- Новая у нее дурость. Появился там какой-то... задохлик. Шахматист.

Но вдруг оживился:

- С Тиграном Петросяном - ничья. Во Дворце пионеров, на сорока досках. Представляешь, ничья! В пятнадцать лет - ничья с Петросяном...

- Пока, - сказал я.

И пошел.

- Женька...

Он догнал меня.

- Женька, я сегодня собираюсь в одну компашку. Магнитофон там колоссальный - "Грюндиг". Послушаем, потанцуем... а?

- Пока.

Я пересек площадь.