Мальчики

И в ту же секунду рука Кольки Бирюкова проворно сунулась в мой нагрудный карман и выхватила оттуда записку.

Я вскочил, рванулся, но сзади кто-то уже цепко ухватил меня за плечи. И я понял, что это Витюха Титаренко и что мне не вырваться: у него была железная хватка, у Витюхи Титаренко, он был самым сильным в нашем классе.

Я не мог шевельнуться.

А Колька Бирюков, развернув эту проклятую, вчетверо сложенную записку, торжественно провозгласил на весь стол:

— "Меня зовут Майя. Мой телефон…"

— Стоп! — раздался голос на другом конце стола.

Это был Гошка Вяземский. Тоже из нашего класса. Кудрявый такой, розовощекий малый.

— Стоп! — решительно скомандовал он.

— Чего еще? — нахмурился Николай Иванович.

— Сейчас будет телепатия, — объявил Гошка Вяземский. — Отгадывание мыслей и чтение текста на расстоянии. Я могу угадать номер телефона, который в записке… С кем пари? На пирожное?

— Давай, — согласился Колька и зажал в кулаке записку. — На пирожное. Только деньгами отдашь!

— Идет, — кивнул Гошка.

— И я, — поддержал спор кто-то слева. — На «эклер». Ведь ни за что не угадает!

— Я тоже, — азартно отозвался кто-то справа.

Я мучительно старался высвободиться из Витюхиных объятий.

Гошка Вяземский откинул назад свои кудри, одной рукой прикрыл глаза, а другую вытянул, растопырив пальцы, и стал ощупывать воздух:

— Дэ три-и…

Николай Иванович раскрыл пятерню, заглянул в бумажку.

— …ноль-но-оль…

Еще несколько голов склонилось над запиской.

— …во-осемьдесят два!

За столом воцарилось молчание.

Должно быть, в записке и на самом деле значился такой номер.

— Прошу передать сюда три пирожных, — распорядился Гошка Вяземский.

Николай Иванович, повертев записку, вздохнул и положил на тарелку свой нетронутый «эклер». На ту же тарелку легли еще два. Тарелка поплыла на противоположный конец стола.

Витюха отпустил мои плечи.

Гошка для верности тотчас откусил концы у всех трех «эклеров».

— Между прочим, это моя сестра, — объяснил он. И, хлебнув чаю, добавил: — Ду-ура…

2

Концерт был в субботу. А в воскресенье утром — но не в следующее воскресенье, а через воскресенье — Колька Бирюков подошел ко мне. Всю эту минувшую неделю он ко мне ни разу не подходил и вроде даже не замечал меня, будто бы я — это не я, а пустое место. Но тут подошел и сказал:

— Давай-ка, Прохоров, закатимся…

— Куда?

— Зверушек посмотрим. Птичек. Рыбок. Черепашек.

— В зоопарк? — разочарованно спросил я.

Мне уже до обалдения надоел этот зоопарк, расположенный под нашими окнами. Я в нем, в этом зоопарке, уже, наверное, раз сто побывал с тех пор, как впервые меня свел туда Николай Иванович Бирюков. И вот — снова…

— Нет, не в зоопарк, — покачал головой Коля. — На Птичий рынок. Поехали?

— А это где?

— Я знаю где.

— А зачем?

— Посмотрим, поглядим.

— Ладно, — сказал я.

И впрямь, почему бы не съездить? Воскресенье. И я еще никогда не бывал на Птичьем рынке. Все разные музеи, планетарии…

— Поехали, — сказал я.

Мы поехали. На метро до станции «Таганская», а там сели в троллейбус, а потом еще маленько протопали пешком. И вышли прямо к Птичьему рынку.

Вообще-то рынок называется вовсе не Птичьим, а Калитниковским — так, во всяком случае, было написано на воротах. И я тут же узнал, что рынок этот работает только по выходным дням, а в остальные дни заперт на замок. Зато в выходные дни…

Что тут творилось!

Здесь была такая отчаянная людская толчея и мешанина, что нас с Колькой едва не задавили еще в воротах. А дальше — больше. Я тотчас убедился, что это на самом деле никакой не Птичий рынок. Уж скорее — Рыбий. Потому что вокруг, куда ни взгляни, куда ни сунь нос, были одни рыбы. Прилавки сплошь заставлены стеклянными банками, а в этих банках плавали и кувыркались забавные рыбешки. Красные, черные, полосатые.

Не только на прилавках, но и в самой толпе шла бойкая торговля. Тут все — и взрослые и детвора — тоже были с банками в руках. Рыбешки, подцепленные сачком, переселялись из банки в банку, деньги перекочевывали из рук в руки.

Кроме самих рыб, тут продавали и покупали все, что имеет отношение к рыбам. Аквариумы, разукрашенные ракушками. Живой, шевелящийся и дохлый, сушеный корм. Водоросли. Улитки. Резиновые клизмы. Электромашины для подкачки воздуха. Один мужик продавал песок: насыплет в кулечек песку пожалуйста, с вас полтинник. А другой мужик (я сам это видел своими глазами) торговал водой; он нацеживал из-под уличного крана полное ведро воды, а потом ходил по рынку и кричал: "Кому натуральной озерной воды? Чистая озерная вода!.." И некоторые покупали. Я сам видел.

Словом, это было какое-то рыбье царство.

Лишь в самом дальнем закуте, у забора, торговали не рыбами, а другим товаром. Там были клетки с канарейками и щеглами. Фанерные ящики с голубями, Лукошки с кроликами и морскими свинками. Все это было очень интересно, и мы с Колькой, наверное, часа два мытарились в толчее.

— А теперь… — сказал Колька и повел меня к выходу.

— Что теперь?

— Теперь самое главное.

— Как же?.. — удивился я. Самое главное, а он тащит меня обратно к воротам.

Мы обогнули забор снаружи.

И я сразу все понял. Здесь продавали собак.