Мальчики и другие

В коридоре, где остался Глостер, еще горел свет, и в самом проеме сидел, развалясь, рисовальщик, по-прежнему жаркий, но слышимо гаснущий; младший альбом был затолкан ему в подрезанный по случаю рот. Никита без лишней надежды взялся пальцами за кожаный край и потянул, но альбом сидел в Лютере крепко; в беспорядке из тел, начинавшемся дальше, было сложно найти, куда ставить подпорку, но зато было просто рассматривать лица, оказавшиеся теперь возле самого света: почти сразу Никита узнал двух утырков с последней охоты, обнявшихся, как старики перед снимком; у обоих на шее темнели ожерелья из кровоподтеков, а в глазах был какой-то песок, но Никита не стал разбираться. Он не заглядывал далеко, перешагивал не запинаясь; рядом с рыжим тюремщиком, согнутым пополам в вязкой стоячей лужице, он задержался проверить несколько залетевших альбомных листов, но на всех было пусто. Кресло с Глостером опрокинулось набок и лежало так, что видны были только скрещенные ботинки; Никита обошел его и присел у стены, прислонив палку. Из-за вмятины глубиной в детскую горсть греко-римская голова напоминала теперь спущенный мяч; рук же никто так и не отстегнул, и ногти вошли в подлокотники, чтобы остаться там навсегда. Глаз на видимой половине лица был зажмурен так, словно Глостер пытался его проглотить; под разъехавшимися губами опасно белели несломленные зубы. Никита сжал торчащее плечо и опять поразился, как Центавровы кухари истощили заложника за единые сутки: только кость ощущалась уверенно; тронул твердую, как кулак, щеку и прошел края лунки на черепе, не забираясь внутрь. Уже отняв руку, он понял, что не разобрал, было ли холодно трогать; и хотя Глостер был досягаем все так же, Никита больше не прикоснулся к нему. Все-таки он поднялся с пола и, уже раскованней пройдя между павшими, увидел, однако, что бар превратился в хороший костер, а последние дети покинули здание; стуча палкой, он одолел лестницу и, морщась от пламени, выбрался в сад: ночь была еще в силах, и спущенные фонари освещали траву ровно наискосок, почти не задевая мелькавших захватчиков. От обрушенных деревьев поднимался тонкий пар, а звезд, как ему и сказали, действительно не проступало; у пруда с пощаженным кипарисом сидел на коленях раздетый Центавр, удерживаемый четырьмя оборванцами на сделанном из ремня поводке. Выход Никиты отвлек их, и начальник отдела, ловя момент, бросился к воде, но тут же его отшвырнуло назад; он упал лицом вниз и застыл так, прижав локти к телу. Никита приблизился и нагнулся над распухшей спиной, обработанной, видимо, тем же ремнем; от касания Центавр снова взметнулся, и Никита сейчас же отпрянул, как от искрящей розетки, но успел уловить, что руке было очень тепло.