- Не шутите с этим. Если убийцы, разъехавшись, принялись за дело, почему бы не дать им еще одно поручение? И такое, которое они должны исполнить первым делом.
- Тот факт, что я еще жив, позволяет предположить; что их
- Может, они решили немного помедлить, Менгеле и Объединение Друзей - выяснить, что вы узнали. Или даже решили свернуть всю операцию.
- Теперь вы понимаете, что я имею в виду под «если» и «может быть»?
- Вы хоть
Официант принес вишневое пирожное Клаусу и кусок лимонного торта Либерману. Клаус заказал кофе, а Либерман - чай.
Когда официант отошел, Либерман, разорвав пакетик с сахаром, сказал:
- Я давно уже подвергаюсь опасности, Клаус. Я перестал думать о ней; в противном случае я должен был бы закрыть Центр и посвятить жизнь чему-нибудь другому. Вы правы: если убийцы существуют, я, скорее всего, в их списке. Так что продолжать розыски - это единственное, что остается делать. Я отправляюсь в Бордо, а Пивовар, мой друг из Стокгольма, отправится в Фагерсту. И если окажется, что эти люди тоже не могут быть жертвами, я проверю еще нескольких - просто, чтобы обрести полную уверенность.
Клаус, потягивая свой кофе, сказал:
- Я могу поехать в Фагерсту; я немножко говорю по-шведски.
- Но для вас мне придется покупать билет, верно? К сожалению, и с этим фактом приходится считаться. Кроме того, вы не можете позволить себе пропускать лекции.
- Я могу вообще не ходить на лекции в течение месяца и все равно получу диплом с отличием.
- Надо же. Какая голова. Расскажите мне о себе; каким образом вы обрели такую сметливость?
- Я могу рассказать вам о себе нечто, что удивит вас, герр Либерман.
Либерман слушал своего молодого собеседника серьезно и с симпатией.
Родители Клауса были в прошлом нацистами. Мать поддерживала дружеские отношения с Гиммлером; отец был полковником люфтваффе.
Почти все молодые немцы, которые рвались помогать Либерману, были детьми бывших нацистов. И это был один из немногих фактов, который все же заставлял его думать, что хоть медленно, но божьи мельницы все же работают.
- Это просто ужасно. Неудобно.
- Ничего подобного; нас сразу же потянуло друг к другу, а ты потрясающая женщина. Я обратил на тебя внимание еще в кино.
- Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты только подумай: раз, два - и в кровать. Ты даже не знаешь, как меня зовут.
- Мег - от Маргарет.
-
- Рейнольдс. Медсестра Рейнольдс.
- Так темно, что даже пуговиц не могу найти. Ты уверен, что тебе это нужно?
- М-м-м, да, конечно. М-м-м, до чего приятно.
Стыдливо зардевшись, она сказала:
- Я надеюсь, что я тебе нужна не только на одну ночь, не так ли, сэр?
- Неужели ты можешь так думать?
- Нет, я думаю лишь о том, чем мне придется расплачиваться за эти прекрасные минуты. Еще бы мне об этом не думать! Ты же понимаешь, что, как правило, я так себя не веду, это не мой модус вивенди.
- Понимаю. Модус вивенди?
- Я тебе все говорю прямо и откровенно.
- Не буду и пытаться выворачиваться, Мег. Боюсь, что этот вечер
- Харрингтон?
- Он самый. Когда я позвонил и выяснил, что не могу попасть к нему, стало ясно, что, скорее всего, придется возвращаться в Лондон.
- А не можешь ли ты вернуться, когда он придет в себя?
- Сомнительно. К тому времени я буду заниматься другими делами; им займется кто-то другой. Если даже он придет в себя, Бог знает, когда это случится.
- Да, как ты знаешь, ему шестьдесят шесть лет, и он в довольно тяжелом состоянии. Хотя для своих лет он еще довольно крепок. Каждое утро ровно в восемь часов бегал по парку, по нему часы можно было проверять. Говорят, сердце у него тренированное, но мне кажется, в его возрасте оно может и не выдержать.
- Как жаль, что не могу увидеть его; в крайнем случае, могу остаться тут еще на сутки. Как ты думаешь, мы сможем встретиться на Рождество? Удастся ли прикрыть лавочку, чтобы ты освободилась?
- Я могла бы попробовать...
- Радость моя! В самом деле? У меня есть квартирка в Кенсингтоне, где кровать куда мягче, чем эта.
- Алан,
- Я рассказывал тебе.
-
- Умница Мег. Ты умеешь хранить тайны?
- Конечно, умею.
- Честно?
-
- Ну так вот... я из службы налогового ведомства. Мы получили информацию, что Харрингтон надул нас что-то на тридцать тысяч фунтов за последние десять или двенадцать лет.
- Не могу в это поверить! Он же работает в магистрате!
- Они не лучше всех прочих, и это случается с ними гораздо чаще, чем ты предполагаешь.
- Боже милостивый, он же образец добродетели!