Перед его глазами предстало то, что он не раз видел на фотографиях: совершенно обыкновенная женщина средних лет. Седеющие волосы, разделенные пробором, обрамляли лицо, несколько завиваясь на концах. Белесая кожа с сероватым нездоровым оттенком, широкая челюсть, вялый рот. В глазах, несмотря на усталость, чувствовалась решительность. В тюремной одежде Фрида Малони напоминала, скорее, уборщицу или дежурную официантку. Может, когда-нибудь, подумал он, мне и доведется встретить монстра, который и
Положив руки на толстую деревянную поверхность стола, он сделал усилие, чтобы прислушиваться к словам Фасслера.
Они расселись за столом.
Он смотрел на Фриду Малони, а она, пока Фасслер отодвигал стул напротив, тоже рассматривала его, оценивающе сузив водянисто-голубые глаза и сжав в нитку тонкие губы. Она кивнула, садясь.
Он кивнул ей в ответ.
Одарив Фасслера мимолетной благодарной улыбкой, она, поставив локти на подлокотники кресла, стала барабанить подушечками пальцев по столу, сначала одной руки, а потом другой, очень быстро и суетливо, после чего положила ладони на стол и застыла, уставясь на них.
Либерман тоже не сводил с них глаз.
- Итак, сейчас, - Фасслер, сидящий справа от Либермана, изучал циферблат часов, - двадцать пять минут двенадцатого. - Он посмотрел на Либермана.
Либерман смотрел на Фриду Малони.
Она тоже уставилась на него. Ее выщипанные брови приподнялись
Он почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. В горле у него стоял комок, мешая перевести дыхание - он думал только об Иде. Гулко колотилось сердце.
Фрида Малони облизнула нижнюю губу, посмотрела на Фасслера, опять перевела взгляд на Либермана и сказала:
- Мне нечего сказать об этих делах с малышами. Я сделала счастливыми массу людей. И мне нечего стыдиться. - Она говорила с мягким южно-германским акцентом, который был куда приятнее, чем лающее дюссельдорфское произношение Фасслера. - И что бы там ни считало Объединение Друзей, - презрительно сказала она, - у меня больше нет друзей. В противном случае, я бы тут не сидела, не так ли? Меня бы перебросили в
- Я думаю, что лучше всего, - сказал ей Фасслер, - для вас было бы рассказать все, что вы рассказывали мне. - Он посмотрел на Либермана. - А потом вы сможете задавать любые вопросы. Если позволит время. Вы согласны?
К нему вернулась способность дышать.
- Да, - сказал Либерман. - Надеюсь, что время
- Вы еще не начали отсчитывать минуты? - спросила у Фасслера Фрида Малони.
- Конечно, начал, - ответил тот. - Соглашение есть соглашение. - И повернувшись к Либерману. - Не беспокойтесь, времени хватит. - Поглядев на Фриду Малони, он кивнул.
Глядя на Либермана, она положила перед собой руки на стол.
- Человек из Объединения связался со мной, - сказала она, - весной 1960 года. Мой дядя, живущий в Аргентине, рассказал им обо мне. Сейчас он уже скончался. Они хотели от меня, чтобы я устроилась на работу в агентство по адаптации детей. У Алоиза - то есть у этого человека - был список трех или четырех из них. Годилось любое - лишь бы у меня была возможность доступа к досье. Я знала его лишь по имени Алоиз, фамилии он мне не называл. Лет семидесяти с небольшим, с совершенно седыми волосами, тип старого солдата, прямая выправка.
Она вопросительно уставилась на Либермана. Он никак не отреагировал и она, откинувшись на спинку кресла, снова уставилась на кончики пальцев.
- Я обошла все адреса, - сказала она. - Вакансий не оказалось нигде. Но по окончании лета мне позвонили из «Раш-Гаддис» и взяли меня. В регистратуру. - Она задумчиво улыбнулась. - Мой муж решил, что я рехнулась, соглашаясь на работу в Манхэттене. Я работала в колледже всего в одиннадцати кварталах от дома. Я объяснила ему, что в «Раш-Гаддисе» мне обещали, что через год или около того я смогу...
- Только самое существенное, хорошо? - сказал Фасслер.
Нахмурившись, Фрида Малони кивнула.
- Значит, я оказалась в «Раш-Гаддис» - она подняла глаза на Либермана. - Мне предстояло просматривать почту и досье, разыскивая запросы от семей, в которых муж был бы рожден между 1908 и 1912 годами, а жена между 1931-м и 1935-м годами. Муж должен был бы работать на гражданской службе, оба они обязаны были быть белыми, христианами и нордического происхождения. Это мне объяснил Алоиз. Как только я находила такую пару, что случалось раз-два в месяц, я тут же снимала на ксероксе все документы и всю переписку с «Раш-Гаддис». Со всех бумаг я делала две копии, одну для Алоиза, а другую для себя. Подборку, предназначенную для него, я отправляла в почтовый ящик, адрес которого и номер он мне сообщил.
- Где? - спросил Либерман.