Мальчики с бантиками

– Ни слова больше… Мы погрузились в воду согласно инструкции. Сначала до колена, потом до паха. Медленно вошли в море грудью. Разрыва сердца от резкого охлаждения с нами не случилось, и мы с Колей поплыли. Невдалеке бултыхало красный буй, сорванный взрывом с нашей кормы. Я знал, что до подхода понтона, возле буя, мы сможем продержаться минуты три. От силы пять минут, не больше…

– Вы плыли рядом?

– Все время. Но я, как более сильный, метра на два впереди Коли. Кажется, ему мешал плыть узелок с орденами. Я часто оглядывался на Колю и вдруг увидел, как из воды – ну совсем рядом со мной! – вырвалась рубка подлодки с мокрыми флагами. Они провисли, как тряпки. Один был имперский со свастикой. А второй… Ты не поверишь, но я готов поклясться, что на черном фоне второго был череп с костями, какие рисуют на будках трансформаторов высокого напряжения. Два наших расчета открыли огонь с палубы. Врезали точно по рубке, даже поручни сорвало. После чего немцы сразу ушли под воду. Из-под воды они саданули вторую торпеду… Всплеска даже не было. Поднялся огненно-рыжий столб, в котором погибли все ребята. На этот раз все! Тогда лодка всплыла вторично, и я не сразу понял, что нас обстреливают из пулеметов. До буя было уже недалеко… Постой, – сказал Мазгут, сдвигая наушники с висков на уши; он вникнул в россыпь морзянки и откинулся на спинку вертушки. – Нет, это не нам… вызывают твой эсминец.

Замолчав, он придвинул к себе еще одну грелку:

– Страшно мерзну. Стал такой дохлятиной после того дня. Почти всех с нашего «тамика» демобилизовали. Хотели и меня! Но я вымолил у врачей право сидеть за ключом до победы. Вот только мерзну…

Мне стало страшно, я сказал:

– Мазгут, почему ты ничего не говоришь о Коле?

– Я скажу… Колю убили из пулемета. Прямо в спину. Он так и ушел на грунт, с целым узелком орденов.

– Все?

– Еще не все. Я долго потом видел Колю…

– Во сне?

– Нет, в воде… Коля долго светился из глубины белым пятном. Потом это пятно стало медленно тускнеть. И наконец бездна моря растворила его в себе… навсегда! Вот теперь, кажется, все, – твердо закончил Мазгут, не глядя мне в глаза. – Сейчас Коле было бы шестнадцать лет.

– Как и мне, – сказал я…

Мы были с ним одногодки.

Разговор пятый

Этот разговор был самым кратким.

– А дальше, – заявил мне Огурцов, – писать буду я сам. Вы только не вмешивайтесь.

– Помилуйте… отчего так? Я же автор этой книги.

– Как бы вы ни старались, вам все равно лучше меня о флоте не написать.

Я ушел обиженный. Не знаю, что у него там получится.

Теперь, когда дело идет к концу, я могу сознаться, что работать с Огурцовым было нелегко. Человек резкий и упрямый, он иногда подавлял мою волю, я невольно подпадал под его влияние. Мне было очень трудно писать о нем как о мальчике, когда я видел перед собой не мальчика, а крутого и сильного человека.

Вечером я позвонил Огурцову по телефону:

– Ладно. Пишите сами. Не будем ссориться.

– Не надо, – согласился Огурцов.

– А как вы решили назвать эту последнюю часть?

– «Капля меду»!

– При чем здесь мед? И почему только капля?

– Потому что в общей нашей победе есть и моего меду капля. Пусть маленькая, но без нее бочка не была бы полной…

Позже он сам переменил свое решение и назвал часть иначе. Правда, эта «капля меду» мне встретилась в тексте, но уже в самом конце книги… Ладно, не буду вмешиваться! Хочет писать сам – ну и пускай пишет.

Часть пятая Держись крепче!

Кто увидит дым голубоватый,

поднимающийся над водой,

тот пойдет дорогою проклятой —

звонкою дорогою морской.

Э. Багрицкий