Мальчики с бантиками

Последним в классе боцманов по учебе и дисциплине был Витька Синяков, которому тоже выпал флот Северный. Таким образом, сразу же выявилась неожиданная тенденция: на Северный флот попадали или неуспевающие, или, наоборот, отличники учебы, идущие в туманы и штормы добровольно — по зову чистого сердца. Затем комиссия взялась за радистов. Много юнг запросил Черноморский флот, и теплые бризы уже пронеслись над ними. Радистов требовала строгая Балтика — и ее непенящие ветры обдували юные лица. Двадцать радистов отъезжало в Ярославль:

— На переподготовку. Берут с отличным знанием техники, но слабых на слух. Обещают переучить на радиометристов.

— А что это такое?

— Радиолокатор… радар. Понимаешь?

— Нет. Не понимаю.

— В кино был, невежда? Ну, это как кино. Смотришь на экран и видишь точку. Она ползет, как вошь… Эта точка — противник!

Прекрасный слухач, рекордсмен Школы по быстроте передачи, Мазгут Назыпов тоже избрал для себя Северный флот. Тут юнги столкнулись с особой практичностью.

— Флот везде флот, — говорил Мазгут после распределения, — а до Мурманска ехать короче. Знаете, как сейчас в дороге? И стоять подолгу приходится, и кипятку на станциях нет… А тут — шарах! — и через день я проснулся уже на флоте…

Наконец комиссия стала шерстить рулевых.

Финикин носил в кармане орех-двойчатку на счастье.

— Я верю в свою судьбу, — говорил он.

— — Валяй, верь, — отвечал ему Поскочин…

Джек Баранов шлепнул Колю по спине, прямо по гюйсу:

— Чего загрустил, философ?

— Я грустно-радостный, пишется через дефис, — сказал Коля. — Радостный, что иду на флот. А грустный, что расстаемся…

— Флоты разные, но страна одна — встретимся!

— Этот вопрос остается для нас открытым, — отвечал Поскочин. — Не будем, ребята, забывать, что мы разъезжаемся не по домам из пионерлагеря. Мы едем сражаться, и правде надо смотреть в глаза… Все после войны мы собраться уже не сможем!

Двери навигационного класса, где заседала комиссия, вдруг распахнулись, и в коридор выглянул незнакомый капитан второго ранга.

— Товарищ Финикин… есть такой? Прошу в кабинет.

Сжимая в кулаке орех-двойчатку, Финикин исчез.

— Первый блин жарится, — заметил Артюхов.

Надзирательный «глазок» был предусмотрительно забит деревянным клином, чтобы юнги из коридора не могли подсматривать за своими товарищами. Игорь Московский приник ухом к скважине замка.

— Что там? — теребили его. — О чем говорят?

— Рыжий что-то о климате им вкручивает. Тепла ищет.

— Что он хоть просит-то у комиссии?

— Подлейшим образом на здоровье свое жалуется…

Мерзавец! — озлобился Артюхов. — Ему, сквалыге, в Сочи да Пицунду хочется, а сам из трояков не выгребался.

Весь в мелком поту, будто уже опаленный южным зноем, из класса вдруг мешком вывалился в коридор ослабевший Финикии.

— Труба, — сказал он, прислоняясь к стенке.

— Какой флот достался тебе? — Финикин с трудом отклеил себя от стены. , — Каспий, — вздохнул он, — еду в Астрахань.

Поскочин даже завыл:

— У-у-у, пыли там наглотаешься, как на вешалке!

Артюхов сунул к носу Финикина здоровущий кулак.

— Домудрился? Хотел где потеплее, чтобы ватных штанов не таскать? Вот и заблатовался в самое пекло. Будешь с канонеркой торчать в Кара-Богазе, куда воду из Красноводска танкером завозят…

Финикин молча пошел прочь. Это уже отрезанный ломоть.

— Все справедливо, — заметил Московский.

Выкликнули Артюхова, и через минуту он выскочил в коридор, сияющий, ликующий! Лез целоваться, нежничал:

— Есть Балтика! Даже не просил — сами назначили…

Федю в классе любили, и все радовались за него.

Вызвали Колю Поскочина, держали за дверями очень Долго. Слышался смех членов комиссии. Юнги в нетерпении подпирали стенки.

— Наш философ потравить обожает… заболтался там!

Поскочин вышел в коридор удивительно невозмутимый.

— Выбор сделан вне моего влияния. Вы же знаете, просить не стану… Комиссия сама решила за меня — На Север!

Савка расцвел и обнял его:

— Как это хорошо! Мы будем вместе.

— Ты же в комиссии еще не был.

— Но я уже решил, что на Север… только на Север!

От дверей объявили:

— Юнга Баранов, просим пройти в кабинет…

Джек вдруг весь сжался, напружинился.

— Любой флот! Только бы на подплаве… С этим и скрылся за дверью.

Юнги обсуждали его мечту:

— Подлодки — это фантазия, а насчет флота Джек выбирать права не имеет. У него махонький троячок по метео затесался.

Гул голосов в аудитории вдруг прорезало тонким всхлипом,

— Никак разревелся наш Джек Лондоненок? …

Баранов выбежал в коридор — весь в слезах.

— Тихоокеанский? — спросили его.

— Хуже, — отвечал он, горько рыдая.

— Так что же хуже-то?

— Записали на Волгу… А я так мечтал… Хана мне, братцы!

Подходили юнги из другой роты, спрашивали тихонько:

— Чего это с ним? Или умер у него кто?

— Да нет. Все живы. А его на речку запекли.

— Ох, бедняга! Пусть плачет. Может, море и выплачет.

— Да не верят слезам нашим. Им пятерки подавай…

— Жаль парня, — расходились чужаки. — Обмелел он крепко.

Росомаха увел Джека за собой, дал ему свой носовой платок.