Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

— Что мы в результате проведенных реформ име­ем? У нас вдвое сократилось поголовье скота, мы завозим мясо, мы не можем сшить ботинки, я уже не говорю о полушубке, потому что поголовье овец вооб­ще сократилось вдесятеро. Исчезла целая отрасль. А ведь мы теперь и ботинки вынуждены покупать будем за границей лет 15—20, Своей-то кожи у нас уже нет. И кто бы ни сел в это кресло, демократ Чубайс или умник Кириенко, чтобы восстановить отрасль, надо теперь работать десяток лет. Другой пример. В Мос­ковской области было 750 тысяч коров. На 15 человек столицы и области приходилась одна корова, и она давала возможность обеспечивать население цельным молоком. Теперь осталось 250 тысяч коров. В резуль­тате мы пьем порошковое молоко из Финляндии, Франции, Бельгии, Дании. Если в 1990 году мы имели примерно полкоровы на одного россиянина, то сейчас в четыре раза меньше.

Сейчас электроэнергия, которая необходима для машинной дойки коров, стоит дороже, чем само моло­ко. В целом за время реформ цены на продукцию промышленности выросли в девять тысяч раз, а на сельхозпродукты — в две тысячи. То есть пресловутые ножницы цен, которые резали наш аграрный сектор во времена нэпа, стали за считанные годы острее еще в четыре раза. Если в 90-м году, чтобы купить трактор, крестьянин должен был продать двадцать тонн-пше­ницы, то сейчас ему нужно реализовать восемьдесят. Крестьянин обезденежел. Как только село перестало получать деньги, оно перестало покупать технику. Встали заводы сельхозмашиностроения. В 90-м году мы имели примерно 400 тысяч комбайнов. При этом на одну машину приходилось уборочных площадей в три раза больше, чем на Западе. Сейчас имеем всего 200 тысяч. Волгоградский тракторный завод выпускал в год 57 тысяч тракторов. Пусть невысокого качества. Но сейчас-то он продает всего 500 штук в год. А «Ростсельмаш»? Его конвейер стоит.

СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ В РЕСТОРАНЫ НЕ ХОДИТ

Журналистка Катя Прянник спросила у живого классика Сергея Михалкова, изменился ли у него сей­час образ жизни. Сергей Владимирович, как известно, любил светские развлечения.

— Сейчас у всех изменился стиль жизни, — отве­тил он. — И у меня, конечно. Раньше не было пробле­мы пойти в ресторан Дома литераторов. Это было доступно любому. И много было таких ресторанов — Дом актера, Дом кино, ЦДРИ. А после правления Гайдара, когда люди потеряли свои сбережения — лично я потерял все свои сбережения в сберегательной кассе, — уже и настроение другое. Уже в ресторан не пойдешь, бессмысленно тратить такую сумму, на кото­рую можно полтора месяца жить.

РЫНОК НЕ ПЕРЕХИТРИШЬ

Газета «Известия» (24 декабря 1998 г.) опублико­вала интервью с модным режиссером Романом Виктюком под заголовком «Традиционному русскому театру придется умереть».

— Нынешние русские театры устарели, многие из них стоит закрыть, — эпатировал читателей маэст­ро. — Первым об этом сказал Марк Захаров. Традици­онный театр — это не вишневый сад, его не жалко и вырубить, у него не осталось живых корней. В нем не растут деревья — их заменили бутафорией. Ею гордят­ся и говорят: руки прочь, это великая русская куль­тура! Но не стоит выдавать желаемое за действитель­ное. Публика никогда не была дурой. Один диванчик, два стула и столик, имитирующие роскошное оформ­ление, не имеют успеха. Зрители не желают смотреть такие постановки. Причем не только в пресыщенной Москве, но и в глубинке — во Владивостоке, Иркутске, Новосибирске, Хабаровске... В этом убедились многие мои друзья — именитые актеры, пытавшиеся подрабо­тать в провинции. Публика к ним не пришла. Нынеш­ний период оказался сложнее застойно-советского. Раньше было известно, как общаться с властью: у нее были идеалы, хотя и фальшивые. К ним можно было приспособиться. Их можно было адаптировать к соб­ственным интересам. Теперь не то и не так. Теперь рынок. Его перехитрить невозможно. Потому выжива­емость театра определяется не только творческой, но и финансовой мощью. Надо это уразуметь и найти свою нишу.

ОНИ ПОСТРОИЛИ НАС, КАК ПИОНЕРОВ

журналистки Натальи Журавлевой акт­рисе Елене Сафоновой, известной по фильму «Зимняя вишня»:

— Почему вы предложили поговорить о ситуации в стране? Вы так увлекаетесь политикой или просто считаете, что никакой гражданин этой страны не мо­жет остаться равнодушным к тому, что здесь про­исходит?

— Я совершенно не интересуюсь политикой, но дело в том, что мы в ней живем. Наша жизнь после 17 августа (1998 Н.З.) превратилась в одну сплош­ную политику. И хочется уже нормальной жизни, чело­веческой, а не политической. Потому что политика на самом деле к людям никакого отношения не имеет. Мы родились для того, чтобы жить хорошо, полноцен­но, весело и радостно, а вовсе не для того, чтобы мучиться и страдать из-за бреда каких-то закомплек­сованных, внутренне уродливых людей. Это непра­вильно. Поэтому когда мне сейчас звонят по поводу каких-то интервью о кино, мне даже странно. После 17 августа у меня не было ни одного предложения.

— Кризис отразился на вас лично?