— Несколько лет назад я отдыхал в Крыму со своей девушкой. И вот возвращаясь в Москву, в аэропорту мы зашли в депутатский зал на несколько минут выпить кофе и отдохнуть. А там находился секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро Борис Пономарев. Уже потом мне передали, что его жена очень возмущалась, что вот до чего они дожили — какой-то артистишка летит с ними одним классом и позволяет себе приходить в элитарный депутатский зал.
— А вы были депутатом?
— Нет, конечно.
1993 год. Геннадий Хазанов философствует:
— Бедных всегда больше, чем богатых, значит, всегда будет большинство недовольных. И достаточно спровоцировать их пойти и начать отбирать у богатых... Был уже такой прецедент в нашей истории; ну отобрали, и что дальше? И была страна, вооруженная до зубов, с закрытыми границами. Ее и уважали-то только из чувства страха, а она кичилась этим, как бандит, который испытывает удовольствие от того, что его боятся.
Такое вот заключение. Может быть, оно следствие следующего признания кумира московской публики:
— Я искренне жалею, что очень небрежно учился и не познал даже каких-то азбучных основ культуры, литературы, истории. Пожалуй, вот об этом я жалею больше всего— о том, что в юности практически не воспользовался возможностью учиться...
Любимое слово бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, а ныне президента независимого Азербайджана — «реализм». Отвечая почти на любой вопрос, он говорит: «Если смотреть на вещи реально», «Если исходить из реальностей», «Надо дать себе отчет, как реально выглядит картина».
Выступая в 1997 году в американском городе Хьюстоне, Алиев сказал, что в 1975 году, когда Баку и Хьюстон стали побратимами, он верил в то, что когда-нибудь делегация независимого Азербайджана приедет в Техас.
— Вы действительно верили в это?— спросили у него на пресс-конференции.
— Это чувство всегда было. Но одно дело чувство, а другое — реальность. В те годы, я, конечно, реально не допускал, что такое возможно. Но в то же время распад Советского Союза абсолютно закономерен. То, что швы, его соединяющие, могут распасться — такое чувство было....
Из откровений депутата Госдумы певца Иосифа Кобзона:
— Я помню, когда 7 ноября 1987 года напротив мэрии шел концерт, в толпе был Ельцин. Еще первый секретарь горкома, но уже опальный. Я выделил его из толпы, посвятил песню. Потом он пришел за кулисы, обнял, поцеловал.
Мы оба с ним были народными депутатами. Большинство от него отворачивались, а я демонстративно с ним общался...
29 декабря 1995 года, сразу же после парламентских выборов, выступая в Российском государственном гуманитарном университете, Лужков заявил:
— Итоги выборов меня беспокоят. Причем не столько результаты голосования, сколько то, как оценивают эти результаты руководители движения «Наш дом — Россия». Я уже не раз слышал, что они удовлетворены ими... Лично я считаю, что для партии, которая находится у власти и которая располагает мощными средствами косвенной агитации, 10 процентов голосов являются чуть ли не последним звонком...
— В каких отношениях вы с коммунистами? — спросили у кинорежиссера Станислава Говорухина. — Вас с ними то разводят, то объединяют...
— Я с ними развелся еще тогда, когда снял «Так жить нельзя» и «Россия, которую мы потеряли», где речь шла и про их Ленина.
— Тогда вы расходились со старыми коммунистами, сейчас, говорят, появились новые...
— Самые страшные коммунисты — во власти. Зюганов вызывает у меня симпатию, это интеллигентный, образованный человек, но за ним стоят такие люди, как Макашов. Для меня это малопривлекательно. Я и в партии никогда не был, а меня ведь туда затаскивали, но я понимал, что вступить — значит, предать свои идеалы.
Накануне своего 75-летия Александр Яковлев, бывший член Политбюро и один из архитекторов горбачевской перестройки, говорил:
— Мы и есть люмпенское государство. В семнадцатом году зародились как уголовники — захватили власть, потом провели уголовную гражданскую войну, потом репрессии, концлагеря и прочее.
Дальше он разъяснил, что помогает ему сохранять оптимизм и жизнестойкость под потоками обвинений только одно — чувство юмора. Сейчас он сказал своим помощникам, чтобы те не давали ему статьи с нападками на него. А вообще всего два раза не сдержался. Когда «такой гном человеческий, как Крючков» обвинил его в связях с некими иностранными спецслужбами.
— И второй раз, когда Макашов заявил, что я в войну не был на фронте. Конечно, задело, что какой-то стервец вдруг мне, заработавшему три боевых ордена, бросает такое обвинение.
Одна из оппозиционных газет тут как тут: три боевых ордена? Если советское государство зародилось в семнадцатом году как уголовное, то позволительно спросить, какого рожна понесло честного человека на фронт защищать уголовников, а потом ревностно служить им в их главной малине почти полвека?