Мальчишка ищет друга

— Шура у него, — сказала Ксения Петровна. — Может быть, и ты сходишь, Танюша. Снеси вот обед, пусть съест чего-нибудь. И прибрать в комнатах не мешает. Справишься?

— Ну, конечно, справлюсь, — обрадовалась Таня. — Я, знаете, как умею мыть полы!

— Ну, ну. Вот и хорошо, — ласково улыбнулась Ксения Петровна.

…Тошкину маму хоронили на третий день. У неё было чужое лицо — восковое, с заострившимся носом. Антон не плакал, строго смотрел в это чужое лицо и думал: нет у него мамы. Как же теперь он будет жить? Но сознание невозвратимости потери с полной ясностью пришло лишь в ту минуту, когда гроб опускали в могилу. Тогда Антон заплакал — тихо и горько, закрывая мокрое от слёз лицо руками, как будто стыдился Калины, Шевякина, Фени Рубашкиной, Шуркиной мамы…

— Вишь, как убивается! — вздохнула старуха Панина.

В этот день, как и в прошлые три дня, с Тошкой неотлучно оставался Калина. Видно, он взял на заводе отпуск. Ради него — Антона. Эта мысль впервые пришла в голову, когда Фёдор на второй день после похорон завёл разговор о новом задании, полученном бригадой строгальщиков.

— Выбрать фигурный паз — дело тонкое, — говорил Калина. — А никому другому, как Шевякину, поручили. Ценить нужно. — Свою бригаду Фёдор иногда называл именем бригадира.

Антон откликнулся не сразу. Калина вскипятил чай и подогрел давно остывший обед, принесенный Феней из столовой. Вскоре и сама Феня пришла и тоже завела разговор о новом задании. Всех волновал ответственный заказ, полученный заводом.

Было уже поздно, когда Калина сказал:

— Ну, Фенюшка, спасибо за обед, а нам пора на боковую. Завтра, учти, мы на первой смене…

Он не спросил Антона, собирается ли тот завтра на завод или нет: это само собой было понятно. Без Калины и Фени Рубашкиной, без Шевякина и завода, без Шурки Чопа уже немыслима была его жизнь. И когда позже, дней пять спустя, пришёл отец и спросил, не хочет ли сын перейти жить к нему, в его особняк, Антон решительно ответил:

— Нет, папа, я останусь со своими.