— Ничего себе денек начинается, — вполголоса произнес Голиков и тихо засвистел, что было у него признаком большой озабоченности.
Зазвенел колокольчик.
— Встретимся на улице после уроков. Авось что-нибудь придумаем, — пообещал Аркадий.
Когда Аркадий вышел из училища, товарищи ждали его на тротуаре. Голиков кивнул им и двинулся в сторону дома.
— Ты что, не выучил урока? — спросил он Кудрявцева.
— Выучил, но она... — От волнения Костино лицо искривилось, будто ему свело рот. — Она с-сказала, что с т-таким произношением она меня н-не п-переведет...
Француженку Ольгу Сергеевну прозвали Ведьмой. И каждый реалист знал: если тебя невзлюбила Ведьма — беги из училища. По фанатической приверженности к своему предмету она могла оставить на второй год и на третий. Вернуть ее расположение можно было только безукоризненно правильной и свободной французской речью.
— Занимался бы побольше, — вяло сказал Аркадий, понимая всю безвыходность ситуации.
— Когда з-заниматься? — вскинулся Костя. — П-прихожу из училища, обедаю — и з-за прилавок. Народ в лавку ходит р-редко. Но книжку открыть не смей! «Вдруг войдет покупатель, — говорит дядя, — и подумает, что в лавку давно никто не заходил».
— Ты же не круглые сутки в ней сидишь, — заметил Аркадий.
— А когда з-запру лавку, д-дядя кричит: «К-костя, самоварчик! К-костя, дровишки наколи! К-костя, у тебя с-свинки не кормлены!» А после ужина: «К-костя, к-керосинчик-то нынче дорогонек». И уроки учу, стоя на лавке при свете л-лам- падки. А дядя к-корит: «Богохульствуешь! Лампадка — для освещения лика богоматери!»
Голиков озабоченно покачал головой. В одиночку с этими проблемами Косте было не справиться.
— Я б тебе помог с французским, — сказал Голиков, — но у меня такое произношение, что мама, когда читаю вслух урок, выбегает из комнаты. Обожди... Кисель, ты же у нас свободно болтаешь по-французски.
— Я тебе сказал, что поп гонит меня с квартиры, — ответил Киселев. — Если я за два дня не найду другую, придется ехать обратно в Лукоянов, а там негде учиться.
— А с чего поп тебя гонит? — спросил Аркадий.
— Набрал квартирантов. Дерет бешеные деньги за еду, кормит все хуже. А у самого в сарае и мясо тухнет, и мука плесенью покрывается, и овощи гниют. Ну, я ему и сказал. А он ответил: «Вон с квартиры. А то еще и от церкви отлучу!»
— Ладно, найдешь другую, — успокоил Аркадий. — У Кости дела посерьезнее.
— Я уже искал, — упавшим голосом ответил Киселев. — С обедами никто не берет. Самим, говорят, есть нечего.
— Я бы, Коля, взял тебя к нам, но ты помрешь у нас с голоду, — сказал Аркадий. — Шесть ртов, а работает одна мама.
Голиков замолчал.
«Где Аркадий найдет квартиру с обедами, если он и сам голодает? — подумали товарищи. — И как он уговорит Ведьму, если в прошлом году ее не сумел уговорить сам попечитель учебного округа?»
Это была нашумевшая история. Ведьма поставила двойку Никишину, у которого по остальным предметам были отличные оценки. И парню пришлось уйти из училища. Отец его был кошмовалом.
Мальчики добрели до приземистого флигеля с резными наличниками, где жил Голиков. «Сейчас Аркашка уйдет, — подумали об одном и том же Коля и Костя, — и мы останемся со своими заботами».
— Обождите меня, — попросил Голиков и скрылся в доме.
Через минуту он вернулся. Ранца на нем уже не было. Глаза Аркадия повеселели, а на худых его щеках проступил легкий румянец.
— Ребята, я вот что придумал, — произнес он. — Надо вас поселить вместе у Костиных благодетелей. У тебя, Кисель, появится жилье. И ты поможешь Косте с французским. Да и постесняется дядя при тебе, Кисель, на нем допоздна каждый день ездить. Кость, ты чего думаешь?
Костя долго не мог произнести ни слова. С гримасой на лице он опускал голову, мотал ею, наконец, выдавил:
— Н-не з-знаю. Д-дядя ж-жмот больно. 3-захочет ли еще н-нахлебника?
— Но ты же даром на него работаешь! — возмутился Аркадий. — И сидельцем в лавке, и дворником, и скотником.
— Б-без него я н-не мог бы у-учиться!
— А без тебя ему нужно было бы нанять трех работников. Кормить их и платить жалованье. Рискнем? Коля, ты как?
— Я хоть самого дядю буду учить французскому.
— Я с д-дядей об этом г-говорить не могу. Он з-за обедом к-как зыркнет — я к-кладу кусок хлеба об-братно.
— Ладно, я сам поговорю, — заключил разговор Голиков.
Кудрявцев привел приятелей к двухэтажному облезлому дому с деревянными колоннами, к которому примыкала тесная, в два окошка лавка. В одном окне был выставлен хомут, в другом — чересседельники, потники, веревочные вожжи и иная сбруя. Из приоткрытых дверей пахло гниющей кожей и дегтем.
У крыльца Костя подал знак, чтобы товарищи понезаметней проскользнули в дом, — опасался, что дядя тут же посадит его караулить покупателей. Ребята вошли в полутемную прихожую, старательно вытерли о коврик ноги. Испуганная непривычным шумом, по лестнице стремительно спустилась немолодая женщина в накинутом на плечи платке — Костина тетя.
— Здравствуйте, Екатерина Васильевна, — сказал Аркадий, снимая фуражку. — Мы Костины товарищи...
Киселев тоже снял фуражку и поклонился.